Торан встал и низко поклонился.
– Ваше императорское величество были добры к нам, но время, отведенное для аудиенции,
истекло.
Дагоберт IX выглядел настоящим императором, когда он поднялся и принял величественную
позу, провожая гостей, которые один за другим пятились к двери…
…за которой их тут же окружили двадцать вооруженных людей.
В руках вспыхнуло оружие…
…Сознание возвращалось к Бейте медленно, но ощущение потерянности и разрыва времени не
возникало. Она хорошо помнила странного старика, называвшего себя императором, и других людей,
поджидавших снаружи. Покалывание в суставах указывало на действие парализующего пистолета.
Не открывая глаз, она с повышенным вниманием прислушивалась к голосам.
Говорили двое. Речь одного была нетороплива и осторожна, с оттенком лукавства, скрытым
под внешней угодливостью. Другой голос звучал грубо, с клокочущими интонациями, словно
выплевывая слова липкими струями. Бейте не понравился ни один из них.
Грубый голос явно принадлежал более важному лицу.
Бейта уловила последние слова:
– Он будет жить вечно, этот старый безумец. Это мне надоело. Это меня раздражает.
Коммасон, я должен этого добиться. Я тоже старею.
– Ваше высочество, давайте сперва посмотрим, на что сгодятся эти люди. Возможно, мы
приобретем иные источники могущества, помимо тех, которыми все еще обладает ваш отец.
Грубый голос расплылся в булькающем шепоте. Бейта уловила только слово 'девушка', но
второй, вкрадчивый голос издал противный, тихий, ускользающий смешок, дружески добавив почти
покровительственным тоном:
– Дагоберт, вы не стареете. Тот, кто заявит, будто вы не двадцатилетний юноша – гнусный
лжец.
Оба расхохотались, и кровь Бейты застыла в ледяные капли. Дагоберт… ваше высочество…
Старый император говорил об упрямом сыне, и трудноуловимый шепот теперь тупо оглушил ее. Но
нет, такие вещи не случаются с людьми в действительной жизни…
Голос Торана донесся до нее в виде грубого потока ругательств.
Она открыла глаза, и во взгляде смотревшего на нее в упор Торана выразилось неприкрытое
облегчение. Он гневно воскликнул:
– За этот бандитизм вам придется отвечать перед императором. Освободите нас.
Бейта наконец сообразила, что ее запястья и лодыжки прикованы к стене и полу
притягивающим полем.
Обладатель грубого голоса приблизился к Торану. Он оказался толстяком, с опухшими
нижними веками и с редеющими волосами. Его остроконечная шляпа была украшена щегольским
пером, а оторочка камзола – расшита серебряным пенометаллом.
Он фыркнул в глубоком удивлении:
– Император? Бедный, безумный император?
– У меня есть выписанный им пропуск. Никто из его подданных не имеет права ограничивать
нашу свободу.
– Но я не подданный, слышишь, ты, космический ублюдок. Я регент и кронпринц, и ко мне
следует обращаться именно так. Что же до моего бедного глупого отца, то ему доставляет
развлечение иногда принимать гостей. И мы веселим его. Это щекочет его императорское самолюбие,
и никакого другого смысла в себе не несет.
Он подошел к Бейте и удостоился ее презрительного взгляда. Он наклонился поближе. От него
невыносимо разило мятой. Он сказал:
– Ее глаза недурны, Коммасон. Когда они открыты, она делается еще более хорошенькой. Я
думаю, она подойдет. Это будет экзотическое блюдо для пресыщенного вкуса, не так ли?
Со стороны Торана последовал тщетный рывок, оставленный кронпринцем без внимания.
Бейта ощутила, как кожа ее заледенела. Эблинг Мис все еще не пришел в себя. Голова его бессильно
свесилась на грудь. Но глаза Маньифико, к удивлению Бейты, оказались открыты, широко открыты -
словно он пробудился уже достаточно давно. Эти большие карие глаза на подвижном лице клоуна
скосились на Бейту и уставились на нее.
Он захныкал, мотнув головой в сторону кронпринца:
– У него мой Визи-Сонор.
Кронпринц резко повернулся на новый голос.
– Это твой, чудище?
Он снял инструмент с плеча, где тот висел на своем зеленом ремне, скрытый от взгляда Бейты.
Принц неуклюже повертел его, попытался взять аккорд, но все его старания ни к чему не привели.
– Ты умеешь играть на нем, чудище?
Маньифико тут же кивнул.
Торан вдруг заявил:
– Вы ограбили корабль Установления. Если за нас не отомстит император, то отомстит
Установление.
Ему медленно ответил второй, Коммасон:
– Какое Установление? Или Мул больше не Мул?
Последовало молчание. Ухмылка принца обнажила его большие неровные зубы. Поле,
стягивающее клоуна, отключили, и его грубо водрузили на ноги. Визи-Сонор сунули Маньифико в
руки.
– Сыграй нам, чудище, – сказал принц. – Сыграй нам песнь о любви и красоте для нашей
чужеземной госпожи. Расскажи ей, что деревенская тюрьма моего отца – отнюдь не дворец, но что я
могу взять ее туда, где она сможет плавать в розовой воде – и узнать, что такое любовь принца. Спой о
любви принца, чудище.
Лениво покачивая ногой, он закинул толстую ляжку на мраморный стол. Его бестолковый,
улыбающийся взор поверг Бейту в безмолвную ярость. Торан боролся с полем, напрягая мышцы до
боли. Эблинг Мис шевельнулся и застонал.
Маньифико вздохнул:
– Мои пальцы застыли в непригодности…
– Играй, чудище! – взревел принц.
Он махнул Коммасону рукой, после чего свет померк. Принц скрестил руки в полумраке,
выжидая.
Пальцы Маньифико быстро и ритмичн запрыгали от одного края многоклавишного
инструмента до другого – и резкая, скользящая световая радуга пронеслась по комнате. Донесся
низкий, мягкий звук, в нем слышались всхлипы и трепет. Он вырос до печального смеха, за которым
зазвучали медлительные колокольные удары.
Тьма как будто сгустилась. Музыка доходила до Бейты, словно приглушенная складками
невидимых одеял. Сияние достигало ее взора из глубин, точно одинокая свеча, горящая на дне
колодца.
Ее глаза машинально напряглись. Свет стал ярче, но размытость контуров не исчезла.
Движение продолжалось в расплывчатых, смешанных цветах – а музыка вдруг стала бесстыдно- злой,
расходясь резким крещендо. Свет торопливо замерцал в стремительном движении больного ритма.
