занятой анализом церебральных волн. Там должны быть видны резкие скачки, почти разрывы,
исходящие от передних долей, и приглушенный трепет субповерхностных областей с их узким
частотным диапазоном…
Он великолепно знал картину волн собственного мозга – аналогично тому, как художник
представляет себе цвет своих глаз.
Когда Дарелл поднялся с раскладного кресла, Пеллеас Антор ничего не сказал. Молодой
человек отделил семь кусков записи и просмотрел их быстрым, всеохватывающим взглядом человека,
которому точно известно, какую именно крошечную грань неуловимого нечто он разыскивает.
– Если вы не возражаете, доктор Семик…
Пожелтевшее от старости лицо Семика было серьезным. Электроэнцефалография являлась для
его преклонных годов новомодной штучкой, о которой он знал мало; которой он слегка побаивался.
Он знал, что стар, и что его волны отразят это. О возрасте свидетельствовали и морщины на лице,
сгорбленная спина, дрожание рук – но все это касалось только телесных признаков старости. Образы
волн мозга могли показать, что состарилось и его сознание. Электроэнцефалография была
раздражающим и непозволительным вторжением в последнюю твердыню человека – в его
собственное сознание.
Электроды были установлены. Весь процесс от начала до конца был практически незаметен -
ощущалось разве что ничтожное покалывание.
Затем настала очередь Турбора, который все пятнадцать минут сидел спокойно и
невозмутимо, и Мунна, который дернулся при первом же прикосновении электродов, а потом все
время вращал глазами, точно пытаясь развернуть их назад и наблюдать за панелью через собственный
затылок.
– А теперь… – сказал Дарелл, когда все было закончено.
– А теперь, – произнес Антор извиняющимся тоном, – в доме есть еще один человек.
Дарелл, нахмурившись, спросил:
– Моя дочь?
– Да. Если помните, я просил, чтобы этим вечером она оставалась дома.
– Для энцефалографического анализа? Но зачем, ради Галактики?
– Без этого я не могу перейти к дальнейшему.
Дарелл пожал плечами и поднялся по лестнице. Аркадия, будучи должным образом
предостережена, выключила при его появлении звукоуловитель и с мягкой покорностью последовала
за ним вниз. Впервые в жизни она оказалась между электродами – если не считать снятия основной
картины сознания в младенчестве для целей опознания и регистрации.
– А можно поглядеть? – спросила она, протянув руку, когда все было позади.
Доктор Дарелл заметил:
– Ты ничего не поймешь, Аркадия. Не пора ли тебе в постель?
– Да, папа, – сказала она с притворной застенчивостью. – Всем спокойной ночи.
Она взбежала по ступенькам и плюхнулась в кровать, выполнив лишь минимальный объем
основных приготовлений. С засунутым под подушку звукоуловителем Олинтуса она ощущала себя
героиней книгофильма и, в восторге 'шпионских страстей', наслаждалась каждым моментом.
Первые услышанные ею слова принадлежали Антору и гласили:
– Господа, анализ дал удовлетворительные результаты во всех случаях. И в случае ребенка
тоже.
'Ребенка' – подумала она с отвращением и в темноте скорчила по адресу Антора мрачную
гримасу.
Затем Антор раскрыл свой портфель и достал оттуда несколько дюжин комплектов записей
мозговых волн. Впрочем, это были не оригиналы. Да и портфель был снабжен необычным замком -
если бы ключ держала не собственная рука Антора, содержимое портфеля стремительно обратилось
бы в сплошную золу. Даже вынутые из портфеля записи через полчаса так или иначе распались. Но,
пока их недолгая жизнь продолжалась, Антор успел обратиться к присутствующим:
– Здесь у меня есть записи, снятые с нескольких не очень важных правительственных
чиновников с Анакреона. А вот психолог из Лорисского университета, вот промышленник с Сивенны.
Ну, и так далее.
Все подошли поближе. Всем, кроме Дарелла, записи эти казались просто разводами на
пергаменте. Для Дарелла они кричали миллионами языков. Антор легонько указал пальцем:
– Я хочу привлечь ваше внимание, доктор Дарелл, к области плато среди вторичных тау-волн
передних долей. Все записи именно в данной области имеют сходство. Не хотите ли воспользоваться
моей аналитической линейкой, сударь, и проверить мое утверждение?
Аналитическую линейку можно было считать отдаленным потомком детской игрушки -
логарифмической линейки; примерно в таком же родстве состоят небоскреб и хижина. Дарелл
обращался с линейкой с умением, порожденным длительной практикой. Он начерно набросал
результат. Как и утверждал Антор, в области передних долей, там, где должны были располагаться
сильные колебания, виднелись ровные плато.
– Как вы интерпретируете это, доктор Дарелл? – спросил Антор.
– Я не могу ничего сказать с уверенностью. Так, с ходу, мне вообще трудно понять, как
подобное возможно. Даже в случае амнезии ритм подавляется, но не исчезает. Возможно,
радикальная хирургия мозга?
– О да, кое-что вырезано, – в нетерпении вскричал Антор, – да! Однако не в физическом
смысле. Вы понимаете, нечто подобное как раз умел делать Мул. Он мог полностью подавить все
способности к определенной эмоции или состоянию сознания и оставить столь же гладкое место. Или
же…
– Или же это могло сделать Второе Установление. Ведь так? – спросил Турбор, медленно
улыбаясь.
На этот риторический вопрос ответа не требовалось.
– Что же вызвало у вас подозрения, господин Антор? – спросил Мунн.
– Это был не я. Это был доктор Клейзе. Он собирал образы волн мозга, примерно так же, как
планетарная полиция, но в ином направлении. Он специализировался на интеллектуалах,
правительственных чиновниках и деловых лидерах. Видите ли, совершенно очевидно, что если
Второе Установление направляет исторический курс Галактики – то есть нас, – оно должно делать это
тонко и при наименьшем возможном вмешательстве. Если оно действует через сознания, а оно
должно поступать именно так, то воздействию будут подвергаться сознания влиятельных людей:
влиятельных в области культуры, индустрии, политики. Ими Клейзе и занимался.
– Да, – возразил Мунн, – но есть ли тому подтверждение? Как ведут себя те, у кого есть плато?
Может быть, это совершенно нормальное явление.
Он безнадежно оглядел остальных своими детски невинными голубыми глазами. Его никто не
поддержал.
– Предоставляю ответить доктору Дареллу, – сказал Антор. – Спросите его, сколько раз он
