У Люси были гости: Верочка Стрункина с сынишкой — ровесником нашей Ирочки — и Жанна Шатунова. Дети сидели под столом и играли в кубики. А женщины, как я сразу догадался, обсуждали вопросы, связанные с появлением в скором будущем колхозного санатория.
Председатель дал Люсе право подобрать штаты медработников. И Люся с горячностью взялась за дело.
— Ты будешь главным врачом, — говорила она Верочке. — Лучше и не отказывайся. У тебя самый большой из всех нас опыт работы. Я была на первом курсе, а ты уже кончала институт. Ты несколько лет работала полковым врачом и несколько лет в военном госпитале.
«Что она говорит? — думал я. — Ведь главным врачом она должна быть сама — так решили колхозники. Зачем эта ложная скромность?»
— А ты, Жанночка, как и договорились, берешь на себя спортивно-массовую работу. Тебе надо съездить в какой-нибудь санаторий и посмотреть, как там поставлено это дело.
— Вы думаете, я справлюсь? — она была польщена доверием. Ее щеки чуть зарумянились.
— Два притопа, три прихлопа — у тебя это пойдет.
— Но меня же критиковали на диспуте «Учись понимать прекрасное».
— Но ты же почти исправилась. Кстати, ту голую красотку с бюстом кариатиды, что висит рядом с перовским «Рыболовом», я бы на твоем месте тоже сняла.
— Странно. Мужчинам она нравится.
— Не все то золото, что блестит. Да, так о чем мы говорили?
— О моей поездке. До открытия еще целый месяц. На все это время я могу уехать на практику.
— Вряд ли тебя Миша отпустит, — усмехнулся я, подумав о том, что из Жанны может получиться неплохой массовик. Она чудесно играет на рояле, танцует.
— Мы с ним договоримся. Люся посмотрела на часы:
— Что-то задерживается Галя.
И тотчас же в дверь постучали. Я пошел открыть.
Пришли Галина Косичкина и Лиза Самарская. Они тоже были врачами по специальности и тоже нигде не работали.
Люся стала рассказывать им о том, как ее посетил председатель колхоза, и предложила женщинам работать сменными врачами в колхозном санатории.
Все были страшно взволнованы и наперебой говорили, как они развернут работу.
— Имейте в виду, денег с колхозников мы брать не будем, — сказала Верочка Стрункина. — Все будет построено на общественных началах. Одним словом, как при коммунизме.
— Нам главное — не сидеть сложа руки, — сказала Косичкина. — И чтобы стаж шел.
— Это все будет.
Я хотел спросить у Люси, какую же роль она оставила себе, но при посторонних об этом неудобно было говорить. Уходить же они, как видно, скоро не собирались, и тогда я пошел в столовую, решив после обеда еще забежать домой. Но сделать это так и не удалось, потому что пришлось срочно идти на аэродром — опять повалил снег.
Домой я попал только вечером, а до вечера все время думал о Люсе и о ее будущей работе.
— Ну, поздравляю тебя, — сказал я ей, едва она открыла мне дверь.
— Спасибо. С чем ты меня поздравляешь? — она подставила губы для поцелуя.
— Какую работу ты оставила себе? Надеюсь, теперь развернешься?
Люся усмехнулась, молча потерлась щекой о мой подбородок и юркнула в комнату.
Я снял куртку и пошел умываться.
«Чего-то она не договаривает, — думал я. — Но чего? Если бы была неприятность, то она не вела бы себя так. Ладно, ни о чем не буду спрашивать, сама скажет». Но едва зашел в комнату, как забыл об этом.
— Ну-ка говори, в чем дело, — я взял Люсины руки и посмотрел ей в глаза. Нет, по ее глазам я никогда ничего не мог узнать.
Люся снова усмехнулась и опустила голову:
— Пока никакую.
— То есть как это? — я отказывался понимать Люсю. Сжал ее щеки руками, почувствовав, как они пышут жаром.
— Очень просто.
— Почему? Что-нибудь случилось? Может быть, ты заболела? У тебя, кажется, температура.
— Случилось. Я хотела тебе сказать обо всем попозже, но ведь ты такой нетерпеливый. Еще спать не будешь.
— Но что же?
— Ты не волнуйся. Просто в скором времени у нашей Иринки будет братик. Вот и всё. — Люся внимательно посмотрела мне в лицо. — Ну что же ты не радуешься?
«В самом деле, почему я не радуюсь?» — спросил я себя. Мне нужно было взять Люсю на руки, волчком закружиться по комнате или начать целовать ее, а я стоял и хлопал глазами. Ну конечно, все это для меня слишком неожиданно.
Я прижал Люсю к груди:
— Я рад, очень рад, только дай мне немного привыкнуть к этой мысли.
ТРУДНО НА УЧЕНЬЕ — ЛЕГКО В БОЮ
Цель маневрировала в облаках. И по направлению, и по высоте. Она, словно щепка в неспокойной весенней воде, колыхалась из стороны в сторону, ныряла под воду, выходила на гребень волны и опять окуналась.
Мне долго не удавалось устойчиво удержать ее на экране поискового локатора. Перед лицом торчал длинный, как голенище сапога, затемняющий тубус из резины. Сквозь прорезь в нем неудобно было смотреть на пилотажно-навигациониые приборы.
А тут еще по экрану побежали серебряные цепочки отметок, очень похожие по форме и яркости на отметки цели, — это противник поставил помехи. Ну как отыскать в калейдоскопе светящихся точек цель? Впрочем, отыскать все же было можно, если вглядеться в экран пристальнее. Отметки от помех быстро перемещались по экрану обзорного индикатора и пропадали. Я все понял: с бомбардировщика, которого я преследовал, сбросили дипольные отражатели. Скорость сближения с ними была равна скорости полета моего истребителя, поэтому-то они так быстро и исчезали с экрана. Засветка от цели держалась более устойчиво.
Маневрируя своим самолетом, я продолжал сближаться с бомбардировщиком. И при этом помнил: малейшее неточное движение — и «противник» уйдет с экрана. И не так-то легко будет штурману наведения снова нацелить меня.
Быстрее сблизиться — это было главным сейчас.
Наконец в кабине вспыхнула лампочка «Захват». Я перевел взгляд на отражатель прицела и увидел среди плывших облаков из помех искусственное изображение цели. Огненная «птичка» была значительно выше центральной марки прицела.
Плавно орудуя ручкой управления и педалями, я стал загонять ее на середину отражателя. Чтобы не наскочить в облаках на самолет, летевший за целью уменьшил скорость сближения, а немного погодя сравнял скорости.
Я уже хотел нажать кнопку фотопулемета — зафиксировать на пленке отраженный на прицеле импульс, но в это время меня словно кто схватил за шиворот, обвил щупальцами все тело, норовя вытащить из кабины. Обжатые высотным костюмом, ноги и руки стали мгновенно помимо моей воли выпрямляться и, только мускульным усилием удавалось удержать их на месте, а кислородная маска потянула голову кверху, будто хотела оторвать ее от шейных позвонков.
Кислород ринулся в легкие под большим напором, и если бы не костюм — этот резиновый спрут,
