многое стал смотреть иными глазами; дайте мне только привести свои дела в порядок, и я начну помогать людям и буду этим заниматься до конца своих дней. Это, конечно, не ахти какое религиозное учение, но лучшего я не знаю, и сам Генри Уорд Бичер этим ограничивается. И все это благодаря Хилме, потому что мы любим друг друга.
Пресли вскочил, одной рукой обнял Энникстера за плечи, а другой крепко сжал ему руку. Этот несуразный человек в болтающихся шелковых подтяжках с намыленным подбородком и с глазами, полными слез, внезапно показался ему воплощением истинного благородства. По сравнению с этим неукротимым стрем лением творить добро и помогать людям, собственны» его весьма расплывчатые планы и радужные замыслы переустройства общества показались Пресли ничтожными, а сам он, со всей своей утонченностью, поэтичностью, высокой культурой и образованием, выглядел жалким кустарем, затеявшим перекроить вселенную.
- Молодчина! - воскликнул он, не придумав ничего более подходящего.- Какой же ты молодчина! Право! Да, кстати, я принес тебе сигары, вот возьми.
Энникстер уставился на Пресли, затем поставил коробку на край умывальника.
- Вот болван! - сказал он.- Что это ты вздумал?
- Да так, шутки ради.
- Это что, из тех зловонных штук, которые один курит, а трое падают? Иначе ты бы их скорей всего себе оставил.
- Ну зачем так уж в благодарностях рассыпаться…- начал Пресли.
- Заткнись! - крикнул Энникстер, исчерпав тем самым вопрос.
Затем Энникстер снова принялся за бритье, а Пресли закурил сигарету.
- Что-нибудь слышно из Вашингтона? - спросил он.
- Ничего хорошего,- буркнул Энникстер.- Эге! - воскликнул он вдруг, настораживаясь.- Кто это в такой спешке?
До них донесся стук копыт несущейся во весь опор лошади. Топот доносился со стороны дороги, которая вела от миссии к Кьен-Сабе. Он приближался со страшной быстротой. И было в нем нечто такое, что заставило Пресли вскочить на ноги. Энникстер распахнул окно.
- Не беглец ли? - воскликнул Пресли.
Энникстер, у которого на уме только и было что железная дорога и угроза его ранчо, схватился за карман, где лежал револьвер.
- Что там такое, Вакка? - крикнул он.
Вакка, повернувшись на козлах, поглядел на дорогу. Затем мигом соскочил с козел и подбежал к окну.
- Дайк! - закричал он.- Это же Дайк! Дайк!
Не успел он это выкрикнуть, как копыта загрохотали совсем рядом и кто-то прокричал мощным, гулким басом:
- Энникстер! Энникстер! Энникстер!
То был голос Дайка, в следующий момент лошадь мы несла и его самого на лужайку перед домом.
- Боже мой! - воскликнул Пресли.
Дайк осадил загнанную лошадь, не успел он соскочить, как она рухнула на землю, дрожа всем телом. Энникстер выпрыгнул в окно, Пресли последовал за ним.
Перед ними стоял Дайк, с непокрытой головой, с револьвером в руке,- исхудалый страшный человек с длинной бородой, впалыми щеками, ввалившимися глазами. Его одежда, изорванная колючим кустарником, сквозь заросли которого он то продирался, то прятался в них вот уже несколько недель, превратилась в лохмотья, голенища сапог изодрались в лоскутки, испачканные кровью оттого, что он так яростно шпорил лошадь.
- Энникстер! - крикнул он еще раз, дико вращая запавшими глазами.- Энникстер! Энникстер!
- Здесь я, здесь! - отозвался Энникстер.
Дайк повернулся, нацеливая на него револьвер:
- Дай мне лошадь, лошадь мне дай! Слышишь? Скорее! Дай лошадь или я застрелю тебя!
- Спокойно! Спокойно, тебе говорят! Ты что, меня не знаешь? Тут же все свои.
Дайк опустил револьвер.
- Знаю, знаю! - сказал он, с трудом переводя дыхание.- Только все из головы вылетело. Я не в себе, мистер Энникстер. Спасаюсь бегством. Ведь их от меня не больше чем десять минут отделяют.
- Давай сюда! - крикнул Энникстер, бросаясь к конюшне; подтяжки его развязались на бегу.- Да вот же лошадь!
- Это моя-то? - воскликнул Пресли.- Да она не проскачет и мили.
Но Энникстер был уже далеко, отдавая распоряжения.
- Чалую! - орал он. - Выводи ее, Билли! Где конюх? Выводи чалую. Да седлайте же!
В сумасшедшей спешке Пресли, Энникстер, конюх Билли, сам Дайк с побелевшими губами и дрожащими пальцами метались вокруг чалой кобылы, подтягивая подпруги, стягивая ремни, застегивая пряжки.
- Есть хочешь? - Энникстер уперся лбом в седло, затягивая подпруги.- Хочешь есть? Деньги нужны? А револьвер?
- Воды! - сказал Дайк.- Они караулили у каждого источника в горах. Хотели меня жаждой уморить.
- Вон кран. Живей!
- Я добрался до речки Керн, но они заставили меня повернуть назад,- говорил он, взахлеб глотая воду.
- Не трать времени на разговоры!
- Что с моей матушкой и с малявкой?
- Я взял на себя заботу о них. Они живут у меня.
- Здесь?
- Да, но тебе нельзя их видеть, Богом клянусь, нельзя! Ты успеешь удрать! Да где же задний ремень от подпруги? Билли! Черт тебя возьми, ты что хочешь,
чтоб его пристрелили, прежде чем он удерет! Ну давай, Дайк, садись в седло! Эта кобыла сама падет, а тебя не выдаст!
- Давай тебе Бог, Энникстер! А как малявка? Здорова ли? Как матушка? Передай им…
- Знаю, передам! Прес, посмотри - путь свободен? Ты можешь отпустить поводья, Дайк. Это лучшая лошадь во всей округе. Не держи ее, Билли! Ну что ж,
Дайк, прощай! Положись на меня. Ладно, ладно! Да хранит тебя Бог! Пускай ее! Скачи!
Пришпоренная, заразившаяся возбуждением окружавших ее людей, кобыла в два скачка вынеслась ва загона, потом спружинившись, вытянув шею и низко пригнув голову, мигом промахнула выездную аллею и, очутившись на дороге, скрылась в облаках пыли.
Вакка ловко, как обезьяна, вскарабкался на самую пышку артезианского колодца. Он окинул взглядом окрестности.
- Ну что? - спросил Энникстер, задрав голову. Все напряженно прислушивались.
- Вижу! Вижу его! - крикнул Вакка.- Мчится сломя голову. На Гвадалахару.
- Погляди в другую сторону - туда, где монастырь. Не видать ли там чего?
И, словно в ответ, оттуда донеслись остервенелые крики;
- Там верховые, трое или четверо. С ними собаки. Скачут прямо сюда. Даже собачий лай слышен. А вон - ой-ой-ой! - На нижней дороге еще один отряд, те тоже
скачут в сторону Гвадалахары. У всех винтовки. Вон как стволы на солнце сверкают. И еще - Бог ты мой! - еще три человека верхами скачут вниз с горы, что рядом с лос-муэртовскими пастбищами. Тоже на Гвадалахару. А в Боннвиле бьют в колокол, который на здании суда. Смотри-ка ты - вся округа всполошилась.
Не успел Вакка слезть на землю, как две вислоухие малорослые ищейки тигровой масти с языками на сторону показались на дороге перед домом. Они были серы от пыли, морды опущены - они тщательно
