избалованной девчонки.
Вдруг её внимание привлёк высокий молодой мужчина лет восемнадцати, который стоял в сторонке и явно не знал куда ему деться, то и дело опуская вниз смущённый взгляд — он чувствовал себя чужим среди крепких, сильных и здоровых воинов. По его лёгкой для этих суровых краёв одежде она догадалась, что он не местный и пришёл издалека, скорее всего, из тёплых и южных краёв. Когда девушка поняла это, то она почувствовала лёгкий укол в сердце, которое тут же взволнованно забилось, когда он поднял голову, и в его пристальном взгляде засветился восторг, словно он увидел валькирию, отворяющую ему врата Валгаллы. Конечно, она заметила этот полный восхищения робкий взгляд из-за полуопущенных тёмных ресниц, однако, вспыхнувшее в крови волнение вылилось в потом колкости и шуток, над которыми смеялись уже все окружающие, показывая на юношу пальцем, высмеивая его «заморскую» одежду, непопулярную среди воинов худобу и отсутствие какой-либо растительности на гладком и нежном лице. А девушка гордо удалилась, с трудом скрывая победную улыбку на устах и чувствуя затаившуюся непривычную для неё печаль в уголках её души.
Через несколько дней она снова с ним встретилась, он нёс с собою какие-то свитки, видимо, они остались от умершей местной колдуньи, которую и после смерти побаивались, опасаясь приближаться с засыпанной снегом землянке — жилищу старой Норы и её последним пристанищем в мире людей. Подойдя к молодому человеку, белое лицо девушки осветилось озорной улыбкой и она поинтересовалась, что неужели в нём столь мало ума для такого весьма зрелого возраста, что он до сих пор учится? На что он, опустив глаза, тихо ответил: 'Hvorfor ikke? ' и она не нашлась с ответом, встретившись глазами с ним и замерев на полуслове, снова ощущая то знакомое странное волнение, опалившее её душу. Через два дня девушка появилась на пороге его каморки, одетая в один лишь меховой плащ расшитый драгоценными камнями. Она смотрела на него мрачно и настороженно, обведя тяжёлым взглядом убогое жилище: в очаге тускло горел огонь, а парень сидел на узкой деревянной скамье, держа в руках знакомые свитки с начертанными на них рунами Одина. Он подошёл к ней, всё так же пристально смотря ей в глаза, в которых читался немой вопрос и расплёл две её тоненькие пепельно-русые косички. Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза, пока девушка вдруг не начала говорить, сбросив с себя оцепенение. Её сбивчивые и торопливые слова ранили его в самое сердце, она казалась ему безжалостной, жестокой…а затем она, сверкнув глазами, повернулась и выбежала на улицу, закрывая лицо руками, пытаясь спрятать слёзы.
'Jeg elsker deg, — хотелось ему сказать в те минуты, пока она стояла перед ним и говорила ему, что он, видимо, колдун и ему лучше уйти, пока он не накликал беды. — Jeg vil altid elske deg…'
Он вышел на улицу. Был час рассвета — но рассвета не было: стояла полярная ночь и солнце могло появиться лишь в полдень, да и то на несколько часов. Ближе к подножью горы, где в стороны расходились дороги за поселением, его решимости поубавилось и он ещё некоторое время стоял на распутье, терзаемый сомнениями…мысленно махнув рукой на всё, он ушёл…
Через несколько дней его тело в окружении медвежьих следов нашли охотники. Он умер мучительной смертью.
Когда об этом узнала девушка, то её сердце сжала чёрная тоска, но прошлого уже не вернуть…как сквозь сон она помнила, когда велению брата отца её выдавали замуж за нелюбимого, она помнила, когда в муках рожала детей, она помнила всякий раз, когда поздней весной на холмах цвели маленькие бледно- розовые цветы и она приносила их домой, и помнила о том, как упустила свой единственный шанс в жизни, которого она столько лет ждала…
Печаль…печаль и боль из-за слов, которые ранят, ранят тех, кто на самом деле до-рог и близок. Именно тогда человек понимает, что стал старше словно на целую жизнь, когда его коснётся беда.
Спустя почти целое тысячелетие человечество так и не усвоило уроков прошлого, не сумев их освоить в настоящем и поставив своё счастливое будущее под сомнение.
Анна оторвалась от рассеянного созерцания первого снега, хлопьями летевшим с беспокойных небес и словно обратившись в слух, ощущала, как тихо в её одиноком доме, так же тихо и мрачно, как у неё в душе, словно перед глазами снова стоял тот вьюжный белый день, когда она появилась на свет, с глазами, чёрными, как ночь и с душой, в существование которой многие отказывались верить. Всё, что она так любила в детстве — это был огонь в небольшом очаге у них дома, возле которого мать постоянно развешивала одежду, часть которой уже обветшала и ей не раз уже чинили и перешивали.
Ещё была собака, с которой маленькая Аня могла подолгу разговаривать, считая, что собака — единственное доброе и всёпонимающее создание в этом маленьком и холодном мире. Была.
Последнее, связанное с ней воспоминанием было то, что мальчишки с соседней деревни поймали её и насмерть забили палками, смеясь над ней и удивляясь молчанию животного, которое смотрело на них огромными непонимающими глазами, в которых не было страха.
Тогда-то в девочке словно что-то сломалось, ей казалось что она — одна из её кукол, которые годами лежали нетронутыми в углу её комнаты, такая же безжизненная и застывшая, как эти сшитые руками игрушки и наряженные в платья из лоскутков.
А затем в её жизни случилось множество удивительных и загадочных событий, которые сделали пропасть между ней и людьми непреодолимой.
Глава 8
Предзакатное небо было вновь затянуто грозовыми тучами, воздух словно пропитывался электричеством и становился тяжёлым, угрожающе нависая над серой осенней местностью, предвещая в скором времени сильный проливной дождь. В городе не спеша проезжали пыльные автомобили, уносясь вдаль по безлюдным улицам, сопровождаемые взметающимися ввысь коричневыми сухими листьями, которые затем плавно опадали на неровный асфальт. Редкие и молчаливые прохожие куда-то спешили, занятые своими мыслями, делами, только изредка и с опаской поглядывая на хмурое темнеющее небо, которое ещё кое-где освещалось красноватыми лучами спокойно заходящего солнца.
Ане люди всегда казались непонятными, странными, состоящими только из одних противоречий. Они лгали окружающим, лгали самим себе, лишь чтобы выкрутиться, вы-жить в этом стремительно меняющемся мире, ослабленные чередой кризисов в стране и борющиеся за свои небольшие денежные сбережения, стараясь продлить себе жизнь ещё немного, хотя бы на час, хотя бы на минуту. Намного лучше она понимала животных, жизнь леса уже не казалась ей столь загадочной и непонятной, какой любили её рисовать на страницах книг редкие художники-иллюстраторы. Окружающий её мир был куда проще и понятнее, ведь даже в этой части мира никто и ничего никогда не скрывал. Поэтому давным-давно она выбрала себе дом вдалеке от людей, по ту сторону озера, куда практически не ступала нога человека.
Довольно часто, особенно в пору поздней весны и ранней осени Аня любила гулять по лесу, который в это разное время года всегда вёл себя по-особенному. Осенью он, как правило, становился притихшим, завершая какие-то неведомые людям дела и готовясь к затяжной и вьюжной зиме. Весною лес оживал, становясь с первыми тёплыми лучами солнца праздничным и приветливым. С конца лета Аня любила собирать травы и цветы, которые она старалась заготовить впрок, чтобы длинными и безрадостными зимними вечерами составлять различные букеты, варить целебные отвары и развешивать растения в доме.
Когда на ночном бархатном небе появлялась полная луна, Аня собиралась и не спеша уходила вглубь леса, к озеру, по ту сторону которого открывался вид на сияющий ночными огнями небольшой город, словно тонущий в голубоватой дымке. В эти времена года озеро было засыпано опавшей листвой и поздними цветами, которые покоились на его спокойной воде пёстрым красивым ковром, от которого в прохладный воздух поднимался пряный, густой запах уходящей осени. Там, вдалеке, где вода не была укрыта тем покрывалом, Луна отражалась во всём своём таинственном великолепии, словно сияющее круглое зеркало, равнодушно отражаясь в лежащем под ней водоёме. Аня подолгу неподвижно сидела на берегу, вглядываясь в озеро, стараясь различить в его застывших водах предметы окружающего мира, у которых в том, зазеркальном, мире словно была своя собственная жизнь, неподвластная человеческому пониманию. И чем дольше она смотрела в воды озера, стараясь прислушиваться к себе, тем больше она понимала
