работы ходит? Отец тоже по ночам ездит. Не боится».
Федя подумал о других и забыл о себе, а когда вспомнил, то уже стоял возле учительского, длинного, как барак, дома.
«Что же я скажу учительнице?» — испугался Федя и поскорее начал стучать в дверь, чтоб не повернуть назад.
— Кто? — спросили со страхом за дверью.
— Я! — крикнул Федя.
— Кто это — я?
— Страшнов, Федор.
Дверь приоткрылась. Из двери выглянула учительница.
— Что тебе, Страшнов?
— Не выгоняйте с уроков Оксану. Она не нарочно за колосками не ходила. Ее маму послали бересклет драть, дома одни малыши остались. Оксана — хорошая.
— Не шуми, Страшнов. Люди спать ложатся. — Учительница вышла из комнаты. — Дисциплину, Страшнов, никому нарушать не позволено. Я человек в вашем классе временный, но мне не все равно, какими вы растете. Пусть Оксана сидит на уроках, однако отметку за поведение я ей снижу.
— Спасибо вам, — сказал Федя. — Как пойдем еще за колосками, она вдвое соберет. Честное слово! Мы с Яшкой и Куком собирать будем колоски. Для нее.
— Да не надо ничего! Никаких колосков. Ступай! Ступай! — И учительница повернула Федю к себе спиной и подтолкнула к выходу из общих сеней.
Дверь тотчас захлопнулась. Федя прислонился спиной к стене, и было ему не страшно и не холодно.
— Порядок! — сказал он и пошел темной улицей не сутулясь, не замирая, не вглядываясь опасливо во тьму — не стоит ли кто впереди?
На уроках Федя исподтишка разглядывал Лильку. Кожа на лице у нее была как папиросная бумага, даже светилась. Губы чуть-чуть розовые и сложены так беспомощно, так доверчиво, что только чурбан мог не разглядеть — девочка это, истинная девочка.
Лилька вдруг повернулась к нему и, сияя маленькими, как незабудки, глазками, спросила:
— Ты что на меня смотришь?
— Я не смотрю! — очень глупо сказал и еще глупее отвернулся.
Она взяла его за локоть и потянула к себе, он ощетинился, как зверек, а она, вся светясь, сияя, прошептала:
— Завтра мама приезжает.
Учительница покосилась на Лильку, но улыбнулась ей.
— Да, ребята! Завтра, после успешной операции, возвращается Клавдия Алексеевна. Тише! Я понимаю вашу радость. Мне, как педагогу, импонирует детская любовь к своему первому учителю, но предупреждаю — вам придется еще потерпеть. Клавдия Алексеевна сразу не сможет выйти на работу. Ей надо отдохнуть. И еще я вас порадую сегодня. Последний урок у вас — военное дело.
— А военрук — фронтовик? — спросили ребята.
— Кажется.
Это «кажется» сбило с толку, и «ура» было недружным.
— Нет, парни! — сказал военрук. — На фронте не был. Служил в тыловых частях, но выполнял особые задания, в том числе с бандеровцами сражался. Получил три ранения сразу.
— Награды есть? — спросил Яшка.
— Именное оружие. Годится?
— Годится, — сказал Яшка.
— А теперь: «Взвод — стройся!»
Мальчишки и девчонки выскочили из-за парт, построились возле доски.
— Так, — сказал военрук. — Командирами назначаю: Мартынова — взводным, Страшнова — командиром первого отделения, Лилю… фамилию подскажите…
— Веселова!
— Веселову командиром второго отделения. А командиром третьего будешь ты, — военрук показал на Яшку. — Товарищи командиры, шаг вперед. Займите свои места в строю.
И маленький Федя теперь стоял вторым, за Мартыновым.
Пошли на улицу, ходили строем, учились сдваивать ряды. Потом прыгали в парке через окоп, прошли вдоль линии обороны — когда-то в Старожилове ждали немцев.
— Это вот — форменное пулеметное гнездо! — показал военрук широкий окоп. — Кто мне скажет, как станковый пулемет называется?
— Максимка! Максимка! — закричали ребята.
— Верно. А ты чего руку тянешь?
Руку тянул Кук.
— Неправильно. Пулемет называется «Мaксим», потому что его сконструировал американец Хайрем Мaксим.
Военрук почернел.
— Ты бы вот что, как тебя? Подскажите…
— Пресняков! Кук! — закричали ребята.
— Ты бы, Пресняков, катился отсюда. Я ребятам военные тайны буду доверять. Кое- какие. А военные тайны не для твоих ушей.
Маленький Кук стоял тоненький-тоненький, и его ветром, как сухую былинку, покачивало. Он облизнул треснувшие на ветру, с кровяными корочками, губы и пошел. Прямой, хоть качал его ветер, но прямой. Пошел сначала куда глаза глядели, в парк, а потом повернул и пошел к школе.
Едва Кук вышел из дверей школы, ему кинули на голову половую тряпку и стали бить.
Федя с Яшкой вышли чуть раньше. Они оглянулись на шум и увидали: бьют Кука старшие, пятиклассники.
— Гады! — заорал Федя. — Гады! Цуру позову! Я всех знаю. Он вас всех убьет.
Ребята отскочили от Кука, забежали за угол. Из школы вышел Мартынов. Глянул через плечо на Кука и прошел мимо.
Николай Акиндинович сидел в конторе, неумело двигая костяшками на счетах. Было воскресенье, и Федя тоже сидел в конторе, срисовывал с книги через переводную бумагу танк.
— С бересклетом у нас чепуха получается, — вздохнул отец. — Килограммов сорок еще нужно для плана. А планы в военное время, сам понимаешь, необходимо перевыполнять.
Кусты бересклета всегда манили Федю своими загадочными плодами. В граненых нежно-розовых коробочках таился оранжевый огонь, а в нем черное блестящее зерно.
Федя жалел растения и редко вскрывал коробочки бересклета, но всякий раз, решившись поглядеть, что там внутри, замирал сердцем: а вдруг вместо зернышка явится ему Дюймовочка? Вместо черных зерен попадались белые, ярко-алые, но Дюймовочка так и не встретилась.
