И без передыху:
В гостях у Страшновых был военком. У него на днях случился приступ головной боли. Осколок напоминал о себе.
— Пришел к вам песнями лечиться, — снимая шинель, говорил военком.
Страшнову сначала никак не пелось. Он только что вернулся из лесхоза. Директор наорал, цепляясь за мелкие промахи. А потом вдруг стал ласковым и заговорил о сосновом строевом лесе в обходе Митрофана Митрофаныча.
— Знаешь, куда пойдет этот лес? — закатил глаза Кривоусов. — Так что не шуми, не упрямься и вообще будь молодцом. Ты — человек умный. Какие там у вас заболевания у деревьев, вспомни? Чтобы спасти весь лес, срубишь часть.
— Ни одного дерева не дам, — сказал Страшнов. — Ни одного.
— И спрашивать не станем! — Кривоусов закурил «Герцеговину Флор». — Дела сдашь Горбунову.
— Но я, кажется, заявления об уходе не подавал?
— Подашь. А не подашь — пожалеешь.
…— И это у нас творится! — крутил головой Страшнов, а военком улыбался отрешенно и грустно.
— Знаешь, Николай, не связывайся. Пока добьешься правды, ребятишек голодом вволю наморишь.
— Но для себя разве я стараюсь? Лес хочу спасти. Уникальное место в здешнем краю. Срубить такой лес — прежде всего, землю потерять. Овраг дремать не будет.
— Сколько этого леса войной пожгло! Сколько полей перепахано снарядами. Брось, Николай!
— Не брошу!
— Ну, как знаешь…
Женщин в доме совсем не слышно. Страшно было женщинам. Один Федя радовался. Все-таки отец не подкачал в решительный момент.
— Эх! — крикнул Страшнов, берясь за гитару. — Петь так петь!
И запели они с военкомом «Каховку», а потом «Крутится, вертится шар голубой», «На Дальнем Востоке акула…» Мол, не лезет в акулью глотку, для этого глотка мала!
— Что же ты задумал, отец? — спросила ночью мама. — Ну на что нам твоя правда? Правдой сыт не будешь. Дети маленькие…
— Не маленькие! Федя меня не осудит. За что другое, за переезд сюда даже — осудит. А за это — нет! — и позвал: — Федя, спишь?
— Не сплю, папа!
— Давай-ка, брат, почитаем наше любимое!
Отец поднялся, зажег лампу, поставил на пол и сел, прислонясь спиной к сундуку.
— «Остров сокровищ» будем читать? — спросил Феликс.
— «Остров сокровищ»!
— И я хочу слушать! — закричала Милка.
На нее заворчали и тетя Люся, и бабка Вера.
— Иди ко мне! — позвал Федя.
Милка прибежала, залезла под одеяло, прижалась к нему.
— Холодно! — прошептала она.
— Сейчас нагреешься! — Федя почему-то погладил Милку по волосам. — Какие легкие! Как пух!
— Ну, тихо! Начинаю, — сказал отец.
Книжка у них была повидавшая на своем веку разного читателя, потому и начиналась далеко не с первой страницы, а та, что была первой — с середины, верхнюю часть кто-то пустил на самокрутку.
— «Если дело дойдет до виселицы, так пусть на ней болтаются все!..»
Следующий абзац Федя мог пересказать со всеми знаками препинания.
«Потом внезапно раздался страшный взрыв ругательств, стол и скамья с грохотом опрокинулись на пол, звякнула сталь клинков, кто-то вскрикнул от боли, и через минуту я увидел Черного Пса, со всех ног бегущего к двери. Капитан гнался за ним…»
Федя закрыл глаза и отправился в опасное приключение вслед за славным мальчиком Джимом, с капитаном Смолеттом, доктором Ливси, сквайром Трелони и, конечно, не без одноногого Джона Сильвера, судового кока и сподвижника капитана Флинта.
Федя отворил дверь класса и замер — никого. Он об этом только мечтал — хоть раз прийти первым.
Вот оно, место, где совершается самое важное: одни здесь становятся вечными троечниками, другие вечными отличниками. Одни плачут, когда им ставят четверки, другим и двойки нипочем.
А что если вынести парты? Уйдет отсюда школа или останется, затаится? Там, откуда они приехали, в настоящей школе размещался госпиталь, но все равно все знали, что это школа.
Федя на носках, боясь нашуметь, проходит на свое место. Кладет в парту портфель. Потом подходит к учительскому столу, замирает — нет, не слышно бегущей оравы — садится на стул лицом к классу.
Ничего не изменилось, но сердце бьется, словно совершил воровское дело.
Федя удерживает себя на этом стуле. Ему важно узнать главное: тайну учителя и тайну класса. Что видно с этого места и что есть в классе, чего не бывает в других местах: дома, в конторе, в сельмаге…
Хлопнули двери, покатилось по коридорам стоногое, стогорлое, очень быстрое существо. Федя едва успел прыгнуть за парту — дверь настежь, и трое застряли в проеме. Трах! — покатилась пуговица, потерявший нагнулся, сзади поддали, — влетел, цепляясь руками за пол.
— По башке портфелем хочешь?
Трах!
Тар-ра-рах!
Тра-ах!
