Поэзия Африки

удержал над бездной твой шаг;
кинул всем четырем небесным ветрам
истасканный тростниковый мат,
где дрожала в прокисшем дыханье воров
твоя нагота королевской лозы,
Мадагаскар!

Ничья, ничья рука
не решилась бы распутать узлы
и разрушить извечность магического обряда!

Только я, похититель,
возвратившийся, о Невеста,
с ледяных берегов Севера,
я, посвященный Солнцу, возлюбленное чадо зари!

И на тех,
кто плевал мне в лицо,
кто названье твое и имя мое
волок по навозу и грязи своего языка,
на них — на их черепа —
обрушится с яростью моя непорочность
и беглый огонь
предпоследнего грома —
на вершину Мангабе[173]!

И с лицом, обращенным к встающей заре,
со стопой, попирающей пуп океана,
с жезлом,
водруженным в сердцевине Юга,
я буду плясать, о Возлюбленная,
я буду плясать молниеносный танец
заклинателей змей —
Мадагаскар!

Я брошу мой мифический смех
в бледное лицо Полудня!
Я брошу в лицо созвездьям
чистоту моей крови!
Я обрушу взрыв твоего благородства
на толстый затылок вселенной,
Мадагаскар!

Но нынешним вечером пулемет
вспарывает брюхо сна.
Смерть шляется лугами лунных лилий.
Огромна ночь земли,
Мадагаскар!

Кто вострубит опять, Предки,
кто вострубит в Антсиву[174] о мире и о единенье?
Кто пробудит звучащую кайамбу[175],
Мадагаскар?
Здесь трескается
узкий круг
тюрьмы.
И рушатся стены,
и все препоны, и все запреты,
и глотки всех молохов,
и злоречье всех допотопных гадюк.

Бессильна хватка горизонтов.
И сам небесный свод расколется,
Мадагаскар!

Приветствую тебя, мой Остров!
С границ моих мучений поклоняюсь
тебе!

Моя десница вознесла
до звезд
твою красу,
Мадагаскар!

Плащ на плечах моих:
то воля твоего величья.
И клятва оному пустила корни
в углу обиталища мертвых.
Свидетельствуй ты сам, свидетельствуйте, Предки,
Мадагаскар!

Светлая кровь, впитанная могилами,
навсегда освятила красную свадьбу
Избранника с Племенем,
Мадагаскар!