Разве заслонили стены ресторанови полотнища экрановгрусть твоих огромных горизонтов странных…Разве в джунглях высохла роса,разве смолкли голосаптиц, поющих о свободе, — певчих безымянных…Разве сыновья твои —несравненные цари,статуи, отлитые из бронзы,закаленные в пучине грозной,в адском пламени зари,обжигающем до боли,разве сыновья твои,изнемогшие рабы,чьи кровавые мозоли,чьи истертые горбыо любви к земле поют,разве эти братья предадут?!Африка! О мать моя!Страстная невольница, ворожея,дочь безумная к тебе вернулась,так прости меня, прости,как тебе простила я!Ничего не надо мне,кроме взбешенных тамтамов,говорящих о войне, —дун-дун-дун и там-там-там —тут и там тамтам колдует…Чую силу молодую,сердце рвется под ребром,в моем теле — крови гром,голос крови, предков зов —всепрощенье, очищенье,возрожденье, единенье всех веков…Мать! Я слышу, как поют рабынипод луной, в ночной теплыни,и вскипает кровь рабыни чернокожей, —кровь земли, чащобы, шквала, —дикая — твоя, моя — до дрожи,до последней капли алой,до последней клетки черной кожи!Я живая, я страдаю, я смеюсь —с материнской кровьюнавсегда сольюсь!..
В дебрях африканских, в непролазной чащетропы прорубает нож звенящий —это путь наш новый, это путь наш трудный,весь в колючках и сплетениях корней.Но Поэт нам указал дорогу,и, ступая твердо, мягко и упруго,мы пойдем по ней…Впереди маячит горизонт огромный,а пока что мы шагаем,сбрасывая дрему,яростной любовью меряя шаги,и в предвестье шторма застывают губыи холодной сталью блещут, как штыки.Слышишь, де Норонья, —в Африке мятежной, пробужденной, новой —накануне рождества хмельногоприходи ко мне, мой одинокий,утонувший в омуте бездонномсобственной души,в бездне отвращенья сумрачно-зеленойутопивший жизнь…Приходи, Поэт, самоубийца гордый,изувеченный любовью непомерной,необъятной, клокотавшей в горлевыдохом предсмертным.Если ты придешь — трагичный, безоружный, —заверну тебя в одежды пониманья,убаюкаю, как няня,песней, самой ласковой на свете,той, что напевала детямбабка черная моя…Спи, не просыпайся,спи и отдыхай от всех трагедий,