клонился к вечеру. Внезапно он увидел, как мигнула цифра в секундном разряде на экране сигнального браслета, увеличив значение на единицу. Он ждал примерно минуту, прежде чем это случилось еще раз…
— «Дела», — подумал Конечников. — «Странное подземелье…».
Он проехался в своем инвалидном кресле по залу — свалке ненужного, старого хлама, который нормальные люди выбрасывают.
Его рука неожиданно дрогнула, и на повороте кресло задело стопку книг и тетрадей. Это добро с грохотом обрушилось на пол. Федор выругался про себя по поводу старого маразматика, который устроил непроходимый бардак, развернулся и стал собирать с пола упавшее барахло.
Конечников с сожалением подумал о том, что руки его действительно не слушаются. Он стал придумывать оправдание для себя и даже вывел, что перед неловким маневром в пальцах появилось что-то похожее на то, когда Лара пыталась заставить его перерезать вены.
Внезапно он увидел в одной из тетрадей компьютерный диск той самой модели, читаемой его древней «персоналкой». Сердце забилось от волнения. «Это мое», — подумал Конечников.
Он на автомате пихнул за спину диск, остальное барахло он сложил на место, старательно придав вещам положение, близкое к первоначальному.
В голове у него была каша. Он пытался переварить события почти 3 тысячелетней давности, понять логику поступков людей.
Конечников снова раскрыл книгу, на этот раз несколько дальше места, где несчастный, непутевый Толик отправился домой, чтобы, трясясь от пережитого страха замаливать грехи.
«…… Подруга Толика в совершенстве знала искусство любви, заставив Максима почувствовать запредельное удовольствие без потери семенной жидкости. Потом Ирина, утомленная многочасовым трахом, удовлетворенная и расслабленная, поднялась с кровати. Она была очень хороша и с удовольствием показывала свое юное, ухоженное тело. Ирине, как понял Максим, было 350 лет, но выглядела она потрясающе. Голой, как и была, не стесняясь Величко, Ирина направилась на кухню.
Видимо любовница Толика решила усилить произведенное горячим и долгим сексом впечатление, продемонстрировав свою заботу о кавалере. Но наметанный взгляд бывшего психиатра совершенно четко отметил, чего ей это стоило. Максим подумал что такие тетки обычно отправляют готовить съестное мужчин…
Когда страсть оставила Максима, все вокруг снова стало выглядеть совершенно отвратным. Его окружало скопление мебели и вещей, какие-то немыслимые тряпки, перья, блестки, горшки, вазы, бутылки и побрякушки. Все это было красиво какой-то варварской красотой, которую историк не приемлел, хоть изучал эти периоды…».
Конечников понял вдруг, как он ошибался, думая, что ничего не меняется. Совершенно невероятные сроки жизни людей, далеких от бессмертной элиты потрясали воображение.
«Неужели это все — правда?» — подумал Конечников. — «Но как, черт возьми, как? Что это за мантра такая?»
Он снова взял в руки книгу. Вероятно она скрывала в себе эту самую возможность прожить не одну человеческую жизнь, сравнявшись с Управителями в главном — феноменальной долговечности.
В дверь деликатно постучали.
— Господин, разрешите войти? — попросился Огородников.
— Войдите, — разрешил Конечников.
— Осмелюсь доложить, — половина пятого. Мы планировали в это время закончить.
— Ах, да, конечно, — ответил Конечников. — Милейший Афанасий Константинович, ни коим образом не хочу нарушать ваши планы. Хотя, право же, чтение оказалось весьма занятным.
— Рад, что был Вам полезен, — сдержанно поклонился историк. — Полагаю, вы хотели бы продолжить…
«Читай-читай, индюк. Чтоб ты мантру — обманку нашел, тупая скотина» — прочитал Конечников в его мозгу.
Конец 13 главы
Глава 14
СКАЗКИ О БЕССМЕРТИИ
Профессор Огородников явно не хотел терпеть неприятного человека, стесняющего его свободу. Оттого он и предложил взять Конечникову книгу с собой.
Виктория отсыпалась сегодня дома после 2 утомительных ночей. У Федора в запасе был вечер и весь следующий день. Он распорядился, чтобы ему быстренько организовали в палате сейф и вернули табельное оружие. Полковник, который, как всегда понимал с полуслова, выполнил все в точности без вопросов, а заодно и настоял на других мерах безопасности. Конечников, скрепя сердце согласился. Потом он неоднократно пожалел об этом — процедуры превратили остаток вечера в сплошной содом.
Пост сестры — сиделки был переведен в помещение по соседству, которое срочно освободили от больных. В палате спешным образом смонтировали специальное оборудование, которое активировалось сигналом от датчиков или с пульта, ее неприступной крепостью. Для этого пришлось основательно побеспокоить и самого Конечникова.
Изгнанный, он мешал всем, путешествуя по месту приготовлений и округе на своем кресле, играя роль раздраженного барина.
Конечников, подражая отцам командирам, на которых за время службы предостаточно насмотрелся, внимательно надзирал за ходом эвакуации соседней больничной палаты. Инспектировал вывоз коек, тумбочек, шествие больных и раненых. Давал ценные указания и внимательно следил, чтобы они неукоснительно выполнялись.
Полковник Терских, которого Конечников избрал основным объектом своего начальственного давления, внимательно проверял ход работ по сверлению толстенных стен и организации защитного периметра с выводом сигнала тревоги через радиоканал на пост охраны.
За окнами собиралась гроза, где-то далеко погромыхивали раскаты грома. Теплые порывы ветра врывались в открытые окна. Голубоватый свет ламп коронного разряда, неестественно четко обрисовывая контуры предметов, подчеркивал нереальность происходящего. Настроение у людей было взвинченное, возбужденное… Работа делалась быстро, нервно и только офицеры особого отдела не давали разгореться скандальной склоке между пациентами, медсестрами, рабочими.
Сами офицеры терпели сбивающее с толку руководство Конечникова только из-за четких распоряжений своего командира относительно въедливого, педантичного и дотошного господина из палаты — люкс.
Люди старались, как могли. Масштаб проведенных мероприятий впечатлял.
Но опасная тропа самозванства требовала неукоснительного выполнения своей роли. Честно говоря, Конечников вошел во вкус, почувствовав, как это приятно и легко говорить любые глупости, требуя внимания и послушания, как легко потакать своим эмоциям и ничего не желающему понимать эгоизму, когда вокруг столько людей, готовых услужливо прогнуться.
Когда, наконец, его оставили в покое, он испытал нечто вроде раскаяния. Он долго разглядывал себя в зеркале, изучая, что за человек смотрит на него с другой стороны. Потом Конечников плюнул на самоедство и устроившись поудобнее в постели принялся за чтение.
«…Максим поражался, какой разительный контраст составляли внешняя парадность Ирининого дома с внутренним пространством, больше похожим на пыльную свалку старого, ненужного хлама.
Настоящего рванья, конечно, не было, но барахло в таких количествах превратилось в пропыленную, однородную массу, которая за долгое время обрела монолитную цельность. Максим вздохнул и сел на
