пользуются бритвой или полотенцем.
«Как можно так жить», — подумал он. — «Как нужно было все вывернуть наизнанку, чтобы красивые девушки, которые могли подарить счастье любому нормальному мужчине, помимо своей воли служили безотказным мастурбатором и спермоприемником для зажравшихся самозваных богов?»
Конечников вспомнил, что таков порядок, установленный в православном Отечестве. Все, было основано на этом. «До какой степени следовало было поглупеть людям, чтобы позволить другим так легко забирать плоды их труда и саму жизнь?»
— Тебе хорошо было со мной? — спросила Виктория.
— Надеюсь тебе тоже, — ответил он.
— Что ты такое говоришь Федечка? — тревожно спросила девушка.
— Я ни в чем тебя не обвиняю, — мягко ответил Конечников. — У каждого своя работа.
— Я так и знала, что этим все кончится, — с отчаянием заглядывая ему в глаза, произнесла Виктория. — Но неужели ты думаешь, что я не могла полюбить по-настоящему?
— Могла, — согласился Федор. — Но я знаю, что тебе на самом деле надо. Знаю, отчего ты так хочешь уехать со мной. Ты надеешься на то, что…
— Да, — не отрываясь от него, произнесла девушка. — Ты дерево, на котором каждый год вырастают листья, а я лист трепещущий, который весной свеж, к середине лета пылен и тверд, как кора, а осенью валится на землю и гниет в куче себе подобных, пока его не сожгут.
— Ты очень хочешь быть деревом? Зачем тебе это? — удивился Конечников.
Девушка подняла голову, и в заплаканных глазах появилось твердое, непреклонное выражение.
— Хорошо рассуждать бессмертному, — горько сказала Виктория. — Я служила тебе, как могла, в надежде, что твое сердце дрогнет. Я и сейчас готова… Назови цену.
— Какая цена того, что ты и через 300, и через 500, и 1000 лет останешься сияющей и свежей, будто майская роза? А по какой таксе рассчитать возможность прожить столько, сколько захочешь, оставаясь молодой, полной сил? Что ты можешь предложить взамен? Да и для чего тебе это? Каково будет пережить всех, кого любишь?
— Дай мне эти 12 слов, Федор. Я сделаю все, что ты захочешь. А на все остальное мне наплевать.
— Кто для тебя Борис Николаевич? — поинтересовался он.
— В смысле? — удивилась девушка.
— Слышал я, — усмехнулся Конечников. — Никогда не говори о таких вещах рядом с объектом. Не услышит, так догадается. Люди не дураки.
— Что ты придумал, Федя, — досадливо сказала девушка. — Полковник зашел, чтобы справиться о твоем здоровье.
— «Но у меня к тебе будет просьба…Я закрою на все глаза, на нарушении инструкций, нарушения лечебного режима, нарушения секретности… Окажу любую помощь с моей стороны. Только с одним условием. Ты скажешь эти 12 слов и мне», — повторил по памяти Конечников. — Ах, какая была сцена. А если учесть, как мило ты его не стесняешься…
— Так ты ревнуешь, Федечка? — попыталась отшутиться она, но в глазах стал расти смертный ужас от понимания того, что так глупо прокололась.
— Если ты врешь по мелочам, то, как я могу тебе доверять в серьезном деле?
— Борис дрючит весь наш отдел. Ему можно — это его вотчина, гарем за государственный счет, — объяснила медсестра. — Он полагает, что сам заслуживает услуг не меньше, чем наши высокопоставленные клиенты. Оттого-то не проходит дня, чтобы он не покормил какую-нибудь из подчиненных своим вонючим отростком. Полномочия у него широкие. При случае может и в печку отправить. А так… Дает копеечку «на трусы». Его любимое выражение. Он выбрал меня, рассказал про тебя, намекнул, что надо. Он такой ловкий, запутывать и уговаривать.
— А как ты думаешь, долго ты проживешь, если дашь ему настоящую, работающую мантру бессмертия? Ведь тогда между ним и его вечностью будешь только ты. Жить в страхе, что девчонка проговорится, наш господин вряд ли захочет. Его бессмертие станет твоей безвременной и тайной смертью. Кто всерьез станет искать пропавшую медсестру?
— Если я не дам, то тоже долго не проживу, — со вздохом сказала девушка. — Сначала переведут санитаркой в общее отделение, слушать, что говорят раненые. Сорок рублей жалования и по рублю за рапорт. Потом вообще выгонят из госпиталя…
— Ты и про меня писала? — поинтересовался Федор.
— Конечно, — горько сказала девушка, отступая от Конечникова.
— И где они? — осторожно поинтересовался Федор.
— Бог их знает, — ответила медсестра. — Из соображений секретности, о работе Бориса ничего не известно толком даже капитану Застенкеру, его заместителю. Ничего кроме официальных документов: циркуляров, инструкций, рапортов и всякого рода отписок.
— А саморегистрирующимися удостоверениями этот капитан занимается? — поинтересовался Федор.
— Нет, что ты, — удивленно ответила Виктория. — Разве Борис отдаст свою кормушку?
— Ну-ну, — с усмешкой сказал Федор. — Интересно, как он их списывает. — Вика, ты знаешь, что это такое?
Конечников вынул из удостоверения клочок бумаги и показал ей. Она сразу догадалась и сделала попытку взять текст мантры.
— Не так быстро, девочка, — с усмешкой сказал он, убирая обратно неказистый на вид ключик к бессмертию.
— Федя, дай, — почти простонала Виктория, повисая на его руке.
Конечников оттолкнул ее, и она упала на ковер из желтых и багряных листьев. Поняв, что с почти здоровым мужчиной ей не совладать, медсестра расплакалась от обиды и разочарования. Она плакала долго.
— Что я тебе плохого сделала? Зачем ты надо мной издеваешься? — обратив к нему заплаканное лицо с дорожками от растекшейся туши с ресниц, наконец, спросила она.
— Назови хоть одну причину, по которой я должен отдать тебе это? Чтобы ты заложила меня? Ведь первая покажешь пальцем. А кстати, ты знаешь, что делают с теми, которые всеми правдами и неправдами добились вечной жизни?
— Нет, — ответила девушка, но плакать на всякий случай перестала.
— Убивают, — коротко ответил Конечников. — Без суда и следствия. Сначала, конечно, помучают всласть, выведают все, что нужно. Тебя устраивает такая перспектива?
— Пусть поймают сначала, — упрямо ответила она.
— Все твои близкие умрут. Все то, что тебе дорого, станет смешным анахронизмом. Ты сама окажешься осколком давно прошедших дней, в лучшем случае вызывающим легкую усмешку.
— Но ты ведь с этим справился, значит, и я смогу, — сказала Виктория с упрямой надеждой.
— А кто сказал, что у тебя будет такая возможность? — оборвал ее Конечников.
Виктория снова заплакала.
— У тебя есть повод быть благодарной своему начальнику? — поинтересовался он.
— За минеты в наручниках? — зло спросила она. — За жирных, старых боровов, к которым меня подкладывали?
Федор долго изучал лицо медсестры. Он подошел к Виктории, вытащил платок, вытер ей слезы.
— Скажи, только честно, а меня ты любила?
— Нет, Федя. Но я так привязалась к тебе… Ты жалел меня, хоть и не любил. Ты добрый…
— Ладно, — сказал он. — Будем считать, что проверку на вшивость ты прошла.
— Что я должна сделать? — спросила она.
— Я тебе дам мантру. Ты ее передашь полковнику. И упаси тебя Бог читать или переписывать ее. У меня найдется способ проверить, как все было на самом деле. Сделаешь?
— А как же я? — удивленно и обиженно спросил медсестра.
— Я вроде все сказал, — отрезал Федор.
