сморчок на лице Грина вдруг начал двигаться.
Гриб повис над тельцем Ларена, собираясь в одну большую каплю, готовую упасть на голову ребенка. Удерживая в поле зрения сморчок, пористая поверхность которого была полна коричневых спор, она видела также и пустые горшки. Собственное дыхание казалось ей короткими и быстрыми всхрипами, которые испугали Ларена и тот начал плакать – в тот же миг субстанция на лице Грина скользнула вниз с ленивой неохотой густой каши.
– Пора! – выкрикнул за ее спиной Содал-Йе, голосом внезапным и резким, от которого ее руки сразу же пришли в движение.
Схватив один из пустых горшков, Яттмур выставила его перед собой, прямо над ребенком. Упав в горшок, сморчок остался лежать там в полной беспомощности, и, таким образом, план, изобретенный дельфином, увенчался полным успехом. Грин вздрогнул и с тихим стоном осел набок, с лицом перекрученным от боли и страданий, словно веревка. Яттмур вздрогнула, впервые за много дней увидев подлинный облик своего мужа. Свет в небе мигал и плыл, быстрый, словно биение крови, она слышала, как кто-то пронзительно кричит, и не могла понять, что слышит свой собственный крик до тех пор, пока не потеряла сознание.
Две горы с грохотом столкнулись друг с другом и погребли меж собой подобие уменьшенной версии Ларена. Снова придя в чувство, Яттмур быстро выпрямилась и села, и ужасное видение исчезло из ее глаз.
– Вот и все. Никто не умер, – мрачно проговорил дельфин из племени бери-тащи. – А теперь, мать, будь добра, поднимись и утешь своего ребенка, потому что мои женщины слишком глупы, чтобы сделать это.
Очнувшись, она не поверила, что все, что случилось с ней перед обмороком, так и осталось без изменения, ибо так глубоко окутала ночь ее разум. Сморчок лежал в горшке, неподвижный, беспомощный и теперь совершенно безопасный, рядом с горшком лицом вниз на земле лежал Грин. Содал-Йе по-прежнему покоился на своем валуне. Две татуированные женщины дельфина безуспешно пытались успокоить Ларена, прижимая его к своим обвисшим грудям, да все без толка.
Поднявшись на ноги, Яттмур приняла из рук женщин Ларена и вложила в его рот сосок одной из своих набухших грудей, которую тот сразу же с жадностью принялся сосать, но тут же прекратил. Чувствуя, что сын с ней и находится в безопасности, Яттмур быстро успокоилась и престала дрожать.
Потом она наклонилась над Грином.
Когда она дотронулась до его плеча, он перевернулся на спину и обратил к ней свое лицо.
– Яттмур, – прошептал он.
Горячие слезы стояли в его глазах. По его плечам, среди его волос и по лицу змеились красные полосы с частыми белыми отметинами в тех местах, где щупальца сморчка проникали в его плоть для того, чтобы добыть оттуда себе пропитание.
– Сморчка больше нет? – спросил он, и Яттмур улыбнулась, слыша, что голос Грина снова звучит так же, как раньше.
– Вот он, твой сморчок – смотри, – сказала она мужу и наклонила к нему горшок, показав лежащий на дне гриб.
Грин долго рассматривал лежащий на дне горшка все еще живой гриб, теперь беспомощный и неподвижный, похожий на экскременты. По глазам Грина было видно, что он вспоминает пережитое – но больше с изумлением, чем со страхом – вспоминая тот миг, когда малая часть того, что превратилось теперь в огромный гриб, впервые в зарослях Безлюдья упало на его голову, после чего его жизнь превратилась словно бы в сон, в котором он путешествовал через сушу и океаны, совершая то, что и теперь было выше его понимания, и тем более превосходило все, что когда-то было доступно его свободному и неискушенному разуму.
Вспоминая все это, он прекрасно осознавал, что все, что случилось с ним, не могло случиться иначе как с помощью гриба-сморчка, который сейчас не более опасен, чем кусок горелого мяса на дне горшка; совершенно равнодушно он отдавал себе отчет в собственной ошибке, случившейся с ним, когда он впервые с такой готовностью и радостью принял помощь сморчка, объяснившего ему способы, с которыми Грин мог одолеть ограниченность собственного разума. И только лишь когда требования сморчка стали расходиться с собственными привычными запросами Грина, союз с грибом обратился в зло, он стал в буквальном смысле сам не свой и, действуя под полным контролем гриба, покусился на свою собственную кровь и плоть.
Но теперь все было кончено. Паразит побежден. Никогда больше он не услышит в своей голове зловещий звон сморчка.
Однако чувство одиночества, гораздо более сильное, чем триумф победы, затопило теперь его. С дикой поспешностью оглядывая коридоры и закоулки своей памяти, Грин говорил себе: «Он оставил мне и кое-что полезное: я могу теперь развиваться, я знаю как упорядочить свои знания и разум, я способен вспомнить то, чему Он научил меня – а Он знал так много».
Теперь, после всего прошедшего, Грину представлялось, что когда-то сморчок, проникнув в его разум, нашел тот в виде маленького заросшего пруда, а теперь, уйдя, оставил плещущее волнами озеро – и глядя на своего мучителя, лежащего на дне горшка, он заплакал.
– Успокойся, Грин, – услышал он над собой голос Яттмур. – Мы избавились от сморчка и теперь в полной безопасности. Ты поправишься.
Он тихо рассмеялся.
– Я поправлюсь, – согласно кивнул он. Его истерзанное шрамами лицо растянулось в улыбку, и он потер щеки ладонями. – Теперь у нас все будет хорошо.
Потом к нему пришла реакция на произошедшее. Опрокинувшись в обмороке на спину, он мгновенно уснул.
Когда Грин проснулся, Яттмур была занята тем, что купала в горном ручье Ларена, вскрикивающего от удовольствия. Татуированные женщины тоже трудились – из ручья они носили в горшках воду, выливая ее раз за разом на спину дельфина, покоящегося на своем валуне, в то время как великан-носильщик все еще стоял рядом в обычной неподвижности, вскинув вверх руки в привычном жесте готовности к служению. Толстопузые куда-то запропастились, их нигде не было видно.
Грин осторожно поднялся и сел. Его лицо опухло, но голова была удивительно ясной; однако что-то толкнуло его и разбудило, выдернув из сна. Краем глаза он заметил движение и, повернувшись в ту сторону, увидел как в ложбину скатился небольшой камень. Новый толчок и новые камни скатились со склона горы.
– Это землетрясение, – гулким голосом объяснил Содал-Йе. – Я переговорил с твоей подругой Яттмур и мы решили, что волноваться нечего, потому что никакой беды не предвидится. Конец мира приближается, как я того и ожидаю, но случится это еще не скоро.
– У тебя громкий и отчетливый голос, создание с рыбьим лицом, – сказал Грин, поднимаясь на ноги. – Что ты такое?
– Я тот, кто избавил тебя от жестокого гриба, маленький человек, и зовусь я Содал, Пророк Гор Ночной Стороны, где даже горы прислушиваются к моим словам.
Грин все еще обдумывал сказанное дельфином, когда к ним подошла Яттмур и проговорила:
– После того, как ты избавился от сморчка, ты очень долго спал, дорогой. Мы все тоже выспались и отдохнули и теперь должны подготовиться выступить в путь.
– Мы собираемся уйти с горы? И куда же мы отправимся?
– Я уже объяснял это твоей женщине и теперь объясню и тебе, – отозвался дельфин, вздрагивая всем телом от того, что его татуированная прислужница опрокинула на него горшок с водой. – Я посвятил свою жизнь странствованию между горами Ночной Стороны, оставив Светлый Мир Дневной Половины. Но пришло время, и должен вернуться к Щедрым Водам, где обитает мое племя, с тем, чтобы поделиться там накопленным знанием и получить новые инструкции. Щедрые Воды находятся на самой границе Ночной и Дневной половин Земли, в Сумеречной зоне; я отведу вас туда, а дальше вы сами сможете без труда добраться до вечнозеленого Леса, откуда вы происходите. Я буду вашим проводником, за что вы должны согласиться всячески помогать мне в пути.
Видя, как замешкался Грин, Яттмур подала голос:
– Ты понимаешь, что мы не можем надолго оставаться тут, на Большом Склоне. Мы не хотели тут оказаться, сюда нас принесли ходульники, на которые мы забрались по приказу сморчка. И теперь, когда у
