видно, под чем можно было бы укрыться, им приходилось идти вперед, петляя и выбирая наиболее проходимые места. Впечатление было такое, словно бы им приходилось брести в разлитом на мелкой тарелке густом супе.
К тому времени как утих дождь, их дорога снова пошла на подъем. Яттмур настояла на краткой остановке, ради ребенка. Дельфин, который получал удовольствие от льющегося на его спину дождя, неохотно согласился. Укрывшись под выступом берега реки, после долгих мучений им удалось наконец разложить маленький дымный костер из сухой травы. Яттмур покормила ребенка. Все немного поели.
– Мы уже почти вышли к Щедрым Водам, – объявил Содал-Йе. – После того как мы поднимемся на следующую гряду, бухту уже можно будет увидеть, широкий простор ее милой моему сердцу темной и соленой воды, освещаемой единственным долгим лучом солнца, падающим с небес. О, как приятно будет снова оказаться в океане. Вам, сухопутным обитателям, просто повезло, что в нас так сильна тяга к знаниям, иначе бы мы никогда не покинули свой водный мир, для того чтобы пуститься в долгий и полный трудностей путь по суше. Но пророчество – это наша тяжкая ноша, и мы должны стойко нести ее на своих плечах…
Сказав это, дельфин обратился к женщинам, приказав им шевелиться и быстрее собрать еще хвороста, корней и травы для костра. Свой костер они разложили на берегу реки. Несчастный носильщик дельфина по-прежнему стоял почти склонившись над самым костром, пытаясь хоть немного согреть свое тело, вскинув вверх руки, и густой удушливый дым вился вокруг его лица.
Заметив, что внимание Содал-Йе отвлеклось на женщин, Грин торопливо подошел к рабу-носильщику. Встав рядом, он положил руку ему на плечо.
– Ты понимаешь, что я говорю тебе, друг? – спросил он раба. – Ты понимаешь человеческий язык?
Носильщик не поднял головы. Его голова продолжала низко висеть на груди, словно бы его шея была перебита, но вдруг его губы разделились и он что-то невнятно пробормотал и его голова слегка покачнулась. В следующий миг вспышка молнии залила мир своим пронзительным светом, и Грин заметил протянувшийся поперек спины раба сразу же под его затылком шрам. Увидев этот шрам, Грин все сразу же понял – раб-носильщик специально искалечен для того, чтобы никогда больше не смог поднять голову.
Тогда, опустившись на одно колено, Грин заглянул в лицо носильщика снизу вверх и увидел перекрученный болью рот и горящие словно раскаленные угли глаза.
– Насколько я могу доверять этому бери-тащи, друг? – спросил он раба.
Губы на лице раба слабо зашевелились, в попытках произносить слова, от чего они отвыкли на годы долгого молчания. Слова, которые срывались с этих губ, были тяжелы словно камни.
– Плохо… – с трудом прохрипел раб. – Мне плохо… сломаюсь, упаду. Умру в грязи… видишь, мне конец… еще один подъем и все… Йе ничего не хочет знать – дальше Йе понесешь ты… у тебя сильная спина… ты понесешь Йе… он так задумал… мне – лицом в грязь…
Капля горячей влаги упала на руку Грина, и он поспешно отстранился назад; что это было, слеза или слюна, он не мог сказать.
– Благодарю тебя, друг, за то что открыл мне глаза, – проговорил он. Присев рядом с Яттмур, которая занималась с Лареном, он сказал ей:
– С самого начала я чувствовал, что этой болтливой рыбе нельзя доверять. Он решил воспользоваться мной, сделать из меня нового раба-носильщика, после того как его нынешний носильщик умрет – так сказал мне сам раб, а уж он-то должен был узнать повадки бери-тащи лучше всех.
Прежде чем Яттмур успела ответить, раздался громкий рев Содал-Йе:
– Кто-то идет сюда к нам! – крикнул он. – Женщины, быстро поднимите и уложите меня на спину этого лентяя. Яттмур, погаси костер. Грин, поднимись наверх и расскажи мне, что ты видишь.
Взобравшись на кручу берега, Грин принялся вглядываться во мрак, пока за его спиной женщины водружали дельфина на спину раба-носильщика. Даже сквозь хриплое дыхание рабынь, Грин уже слышал те звуки, которые, видимо, обеспокоили Содал-Йе: отдаленный и настойчивый лай и вой, то поднимающийся, то стихающий в яростном ритме. От этих звуков от его лица отлила кровь.
Кроме того он увидел цепочку не менее чем из десяти огненных точек, растянувшуюся в отдалении посреди равнины, но эти огни приближались к ним совсем не с той стороны, откуда доносились пугающие звуки. Потом он заметил движущиеся силуэты; с бьющимся сердцем он напряг зрение, чтобы лучше разглядеть их.
– Я вижу их, – доложил он дельфину. – Они светятся в темноте.
– Значит, это точно воющие – люди-звери, о которых я вам рассказывал. Они движутся к нам?
– Похоже на то. Что мне делать?
– Спускайся сюда к Яттмур и стой тихо. Воющие похожи на острозубых; если их разозлить, то пощады не жди. Я сейчас прикажу моей женщине отправиться вперед и посмотреть, что нас ждет.
Последовали краткие пантомимы обмена жестами, сопровождающиеся рычанием: одна перед тем, как женщина исчезла, другая – после того, как она появилась. Все это время вой и взлаивания приближались к ним, становясь все громче и громче.
– Женщина говорит, что она видела, как мы взбираемся на склон следующего холма впереди, так что, по всей видимости, нам ничего не грозит. Мы затаимся и переждем, пока воющие пройдут мимо; а после двинемся своей дорогой. Яттмур, сделай так, чтобы твой ребенок лежал тихо.
Проникнувшись уверенностью от слов дельфина, они замерли, затаившись под выступом берега реки.
Прошло немного времени, и стая воющих промчалась мимо них, на расстоянии не более броска камня. Их взлаивания и вой, предназначенные запугать возможного противника, то поднимались, то стихали, пока существа проносились мимо. Не видя их, невозможно было сказать, каким способом они передвигаются – бегут ли по земле на двух ногах, на четвереньках или мчатся прыжками. Но скорость, с которой мчалась лихая стая, была так велика, что воющие напоминали собой видения из безумного кошмара.
Хотя шкуры воющих светились тусклым белым светом, форму их тел было невозможно разобрать. Временами казалось, что эти фигуры отдаленно напоминают пародию на человеческие тела. Когда стая воющих вырвалась на равнину и припустилась дальше, унося с собой свой вой, стоящие под берегом ясно заметили, что создания эти велики, хотя и худы словно плети.
Опомнившись, Грин обнаружил, что стоит дрожа и крепко обняв Яттмур и Ларена.
– Что это такое было? – спросила Яттмур.
– Я объяснил тебе, женщина, что это были воющие, – отозвался дельфин, – раса, о которой я уже рассказывал вам, теперь вытесненная на Темную Сторону и обитающая исключительно только здесь. Эта стая вышла на охоту и бежала в поисках добычи, или может быть возвращалась с добычи в свое логово. Нам тоже нужно выступать. И чем скорее мы перевалим через следующую гряду, тем лучше будет мое настроение.
Они снова пустились в путь, но на душе Грина и Яттмур больше не было того спокойствия, которое доставляло им недавно столько радости.
По привычке оглядываясь назад, Грин был единственным, кто все время видел отблески движущихся факелов слева от них, где неподалеку шли следом за ними острозубые. Время от времени в тишине и неподвижности темной равнины до них доносился одиночный лай, словно малая веточка, плывущая по воде.
– Острозубые подбираются к нам все ближе и ближе, – сказал он дельфину. – Они идут за нами почти с самого начала нашего пути, и если мы теперь не поторопимся, они настигнут нас как раз у вершины следующей гряды.
– Не в повадках острозубых такое долгое преследование. Они не способны строить долгие планы и сразу же забывают о причине своего поступка, лишь только начав его. Скорее всего впереди находится нечто, что привлекает их, и скорее всего, это пища. Вместе с тем, во тьме они смелеют; а мы не можем допустить, чтобы на нас напали. Так что давайте поторопимся. Хоп-хо, ленивый пашник, хоп-хо!
Но свет факелов неуклонно приближался к ним. Завершив долгий подъем на следующую гряду, где света над их головами прибавилось, повернувшись, они различили не только светящиеся точки факелов позади, но и очертания держащих их фигур. Стало ясно, что за ними следует целая стая острозубых, хотя их еще и разделяло приличное расстояние.
Их тревога росла. Яттмур заметила другую стаю с факелами, приближающуюся справа, идущую
