А: (долго молчит) Знаешь, Саша, я, по-моему... Я знаю, что я запрещаю себе сказать. Я могу сказать ей всё, что угодно, но я не могу сказать ей, что я ее ненавижу, а... так получается, что к этому всё сходится.
СГ: И кого ты по этому поводу намерен играть?
А: Я не хочу играть; но и сказать ей этого я не могу.
СГ: Вот так гнев превращается в горечь... Одна минута гнева, если ее не пережить, может дать несколько дней горечи. А горечь можно превратить в несколько лет депрессии.
А: Да, наверное, это так...
СГ: Что ты сейчас чувствуешь?
А: Вот эту самую горечь.
СГ: Ну, крикни, разрядись. Здесь хорошая обстановка. И маме никто не расскажет.
А: (сидит, молчит).
Кто-то из группы: Блин, хочется уже крикнуть за тебя, или убить тебя нафиг.
А (поворачивается): Ну убей.
СГ: «Умру! Погибну! Но не предам святых идеалов!»
А: Ну ладно, смейтесь...
СГ: Слушай, открывай общество жертв родительского насилия. Сразу куча народа запишется. Вон Лена - Лен, пойдешь, в общество к Андрею?
Лена (смеется): Пойду... Но не хочется...
СГ: А кому хочется? Что поделаешь - надо. «Мы путей не выбираем». Там, где есть долг и вина, вообще нет выбора.
ТАМ, ГДЕ ЕСТЬ ДОЛГ И ВИНА...(К)
ВТОРОЙ АКТ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ: ВОЙНА. (К)
ИНТЕРВЬЮ С САШЕЙ ГРАНКИНЫМ В КОРОТКИЙ ПЕРИОД УВЛЕЧЕНИЯ ДЗЭН- БУДДИЗМОМ. (Д)
- Как приходит просветление?
Рэндзай ответил:
- Как ветер пробегает по траве.
Рюнзю поклонился.
ЭТО ПОХОЖЕ НА САМУЮ ИДИОТСКУЮ... (К)
ВЫ К ЛЮДЯМ НЕУВАЖИТЕЛЬНО...(Д)
— Цель состоит в том, чтобы убивать людей. Когда все убиты, появляется живой человек.
— Стоп, стоп, стоп! Так вы работаете убийцей или психотерапевтом?
— Я работаю липучкой для трансферов. И почти всегда ловлю образ комнатного бога. Я – отец народа, как Пушкин. Они меня ловят, чтобы использовать, как родителей, для борьбы с собой, но я ловче и сильнее, и я уворачиваюсь, и вовремя отнимаю сисю.
— То есть вы как бы поздний родитель, проводящий ребенка ко взрослости, причем вам это удается лучше, чем биологическим родителям, потому что вы сильнее.
— И еще скромнее.
— А это, простите, в чем выражается?
— Когда Тао-ву, китайский мастер дзэн, сидел однажды, погруженный в медитацию, и к нему подошел некий монах, спросивший: «В чем величайшая глубина учения?», то Тао-ву встал со своей скамеечки, стал на колени и сказал: «Ты пришел сюда издалека, но боюсь, я ничего не смогу тебе ответить».
— То есть дохлый номер, нет никакой истины, ничего найти невозможно и т.п.?
— Ничего не возможно найти ТАК. За вопросом должен стоять весь человек, действие должно быть абсолютным, и пока этого нет, я играю в Станиславского и лениво говорю: «Не верю». На самом деле я еще скромнее, и не думаю, что я что-то сильно могу усилить. Созревание – внутренний процесс, и я для него – символ, хорошо, если красная тряпочка.
— Созревание сознания или бессознательного?
— Ни того, ни другого. Бессознательное у всех гениальное, это без вопросов. Сознание тоже у кучи народа отличное, не хуже моего, то есть гипертрофированное. Отношения между ними – вот это главное.
— Дружат – не дружат?
— Господи, да хоть вообще берут друг друга в расчет. А то ведь как: сознание,