я тебя уничтожу. Никаких ментов! Можешь ехать куда хочешь, я тебя с Луны достану, и ты до последней секунды своей дерьмовой жизни будешь жалеть, что не послушался меня. Это понятно? Есть возражения? Нету? — передразнил я его.
— Ты об этом пожалеешь, Шалькин, — хрипло выговаривает он. — Я тебе обещаю, что пожалеешь!
Но я смотрю ему в глаза, и вижу страх, который мне удалось посеять там. И то, что он сейчас говорит — всего лишь последняя попытка хоть чуть-чуть сохранить свое достоинство. Однако в моих глазах он никогда его и не имел.
— Высказался? Хочешь вернуться в свое кресло? Давай, если можешь!
— Шалькин, ты уволен! — восклицает он.
— Премного благодарен. Распечатай заявление с моего компьютера и подпиши, у меня времени на это нет.
Из уст Строка вырывается грязное ругательство в мой адрес. Я сдерживаюсь, поворачиваюсь к нему спиной и выхожу из кабинета. Слышу, как он встает — должно быть, сейчас будет приводить себя в порядок. Уже закрывая дверь, оглядываюсь и говорю:
— Помни, только приблизишься к ней, и можешь начинать мечтать о легкой смерти!
Я покидаю «Эпсилон», зная, что скорее всего никогда сюда не вернусь. Теперь нужно будет искать новую работу, но с моим запасом знаний подходящий вариант выбрать нетрудно. Далеко не в первый раз приходится менять работу, хотя раньше и не случалось ничего похожего на сегодняшнюю сцену. Ладно, как-нибудь переживу.
Могу ли я быть уверенным, что Строк испугался достаточно, чтобы оставить Лену в покое?
Я знаю, что, независимо от наличия или отсутствия этой уверенности, я найду время поговорить с Леной, и не только потому, что хочу знать, не беспокоит ли ее Строк. А потому, что…
Неужели это зашло настолько далеко? Я ведь хотел только защитить ее. Защитить, и все!
Нет, Шалькин, ты знаешь, что не все! Но это не должно ровным счетом ничего значить. Потому что я должен вновь стать безупречным наблюдателем в глазах Центра и конкретно координатора Эйноса. Я должен найти предателя. А все другие дела на время можно забыть.
По крайней мере, теперь не нужно будет выдумывать причину, чтобы куда-то поехать.
Ларрок устроил все, как обещал. Меня доставили в Москву на его личном самолете. Мы сели за городом — не в аэропорту, а просто на лугу, приспособленном под миниатюрную посадочную площадку. Тут же меня встретил «Кадиллак», на котором меня отвезли в его так называемую усадьбу. Сам дом оказался не очень крупным, всего двухэтажным — правда, учитывая, что Ларрок живет здесь один и вряд ли принимает много гостей одновременно, это неудивительно. К тому же, когда находишься внутри, он кажется больше, чем есть на самом деле. Зато вокруг дома раскинулся целый парк с аккуратными аллеями, огромными деревьями, и даже — бассейном и теннисным кортом.
В качестве охраны здесь состоит всего один человек, который, судя по моим кратким наблюдениям, знает свое дело достаточно, чтобы успевать всюду и при этом не слишком светиться. От меня не ускользнуло, что система безопасности организована здесь на высшем техническом уровне — там, где это и нужно, расставлены камеры, световые барьеры и прочие хитрые штуковины в таком духе. Наверное, можно было бы обойтись вообще без единого человека, но лучше, если кто-то будет оставаться здесь, когда нет хозяина.
Подданный Чаума не спешит переходить к делу. Он уже успел показать мне свою территорию, мы отобедали, а разговор все идет на посторонние темы. Но я знаю, что могу особенно его не подгонять. Теперь можно тратить на это дело столько времени, сколько я захочу. Тем более, мы с ним давно уже не говорили по-человечески.
После обеда мы снова выходим в парк, оставляем позади оранжерею с цветами со всего мира, следуем дальше и выходим к озеру. Здесь заканчиваются владения Ларрока и начинается какая-то местная деревня, название которой я так и не запомнил. Какое-то время наблюдаем за одиноким рыбаком, потом возвращаемся в парк.
— Если бы не твоя нога, я предложил бы тебе поиграть в теннис, — говорит Иван.
— С моей ногой все не так страшно, как ты думаешь.
— Как бы там ни было, я не хочу рисковать твоим здоровьем.
Мы проходим мимо корта, сворачиваем в одну из аллеек и наконец располагаемся на скамейке.
— В последнее время я живу здесь, хотя у меня осталась квартира в городе. Какая разница, откуда ездить в контору?
— А сегодня ты почему не в конторе? — удивляюсь я.
— Андрей, эта лавочка моя, я сам решаю, когда мне туда идти, а когда нет. Сегодня я решил не идти. Если кому-то очень надо, он меня и здесь достанет.
— Хорошо тебе, сам все решаешь.
— А что тебе мешает создать свою собственную фирму?
В общем-то, ничего не мешает, думаю я. Просто мне не хочется оказаться главным человеком, в центре внимания. Хотя так с ходу я и не назову причины, почему мне этого не хочется.
— Видишь ли, Иван, учитывая мои методы, мне не стоит быть на виду.
— Может, для тебя так лучше. Лазишь в «Интернете» и собираешь все, что может пригодиться. Тогда тебе есть смысл прикрепиться к компании покрупнее, а не связываться опять с мелочью вроде «Эпсилона».
— Наверное, я так и сделаю. Но попозже.
— Ты, небось, думаешь: сколько можно трепаться о всякой чепухе, когда о деле не сказано ни слова? — неожиданно переключается Шиловский.
— Ну, спешить мне некуда, — отвечаю я, хотя подсознательно мне действительно хочется уже перейти к сути.
— Ты уже говорил с Руменовым?
— Говорил. Он рассказал мне, как вы вдвоем подцепили этого Вольского.
— На самом деле эта идея давно крутилась у меня в голове. Вольский сам обратился ко мне за помощью, и я пообещал все устроить, только думал, как бы лучше это дельце провернуть. А тут Руменов как раз свернул разговор на тему, что неплохо бы иметь наверху своего человека. Естественно, я тут же подкинул кандидатуру, а потом мы за десять минут просчитали все дело и поняли, что затрат — минимум, а выиграть можно много. Думаю, он тебе рассказал примерно то же самое.
— В общем, да. Я хотел спросить тебя, Иван, потому что ты знаешь его лучше меня: что Руменов за человек?
— Как бы тебе сказать? Он с виду кажется таким доверчивым простачком, но разве наблюдатель может так долго оставаться таким — ты это подумал?
— Не совсем так. Я это думал до того, как поговорил с ним. А он показался мне вполне искренним.
— Ты слышал про такую вещь, как синдром ХБР?
— Полное изменение линии поведения? Чисто теоретически — слышал, — отвечаю я.
— Теоретически, говоришь? Это тебе только так кажется. На самом деле он намного более распространен, чем ты думаешь.
— Ты в отношении Нальгора?
— Не только, но сейчас мы говорим о нем. Когда огрянин сюда прилетел, он воображал себя всемогущим, думал, способен тут, если надо, горы свернуть. Естественно, сильные люди обычно добрые, а тем более, он и по натуре человек дружелюбный. Жил себе, развивал свое дело, накапливал капитальчик, кидал наверх кучу информации — никаких проблем. А потом, ты сам знаешь, рано или поздно начинается депрессия, когда все кажется одинаковым, серым и никому не нужным. Но обычно мы виним во всем окружающий мир, а он слишком хорошо относился к этому миру, поэтому начал винить самого себя. Тогда он решил разнообразить свою жизнь, разрушить свой образ добряка, и начал путаться во всякие делишки на грани уголовщины. В это время он и привез себе лучемет.
— Подожди! Нальгор сказал, что тот, кого он убил, был торговец наркотиками и вообще жестокий
