- Мама была очень больна, - заговорила Джанет невыразительным голосом. Одна из неизлечимых форм рака, которых появилось много после войны. Она сказала, что ей осталось жить от силы год. Так что это избавило ее от мучений.
Потрясенный Русов молчал.
- А твоя мама? - спокойно продолжала Джанет. - Как я поняла, она тоже рано умерла. От чего?
Русов плотно сжал губы, потом расслабился и вздохнул.
- Она долго болела после родов, - неловко выговорил он. - И в воздухе было полно радиоактивной дряни. Потом как будто оправилась, но тут отца перевели на север. Я помню, как мы ехали туда по железной дороге. Наверное, это хорошо, что мы уехали: в центре России стало совсем плохо. Но на новом месте она опять стала чахнуть. Там сырой климат и длинные зимы без солнца. Я много времени проводил в лесу, отец часто брал меня на рыбалку, а она угасала в дальнем углу дома. Все ее сторонились, потому что у нее открылся туберкулез. Хорошо, что отец мог доставать лекарства, иначе она бы скоро умерла. Только я и бывал у нее. Она учила меня языку, говорила со мной только по-английски. Как будто знала, что это мне пригодится. Но редко обнимала и целовала меня, боялась заразить. А потом опять гнала в лес: хотела, чтобы я дышал чистым воздухом. Она умерла, когда мне исполнилось пятнадцать лет...
Русов проглотил комок в горле и замолчал. Он снова увидел тот серый день. Грязный снег, сопки в тумане, долгая езда в кузове грузовика рядом с поставленным на еловые ветки гробом. Он не запомнил ни звука в тот день, все словно онемело кругом. И лица матери, когда лежала в гробу, тоже не помнил. Он помнил ее только живой, только такой, какой попрощалась с ним из-за черной реки - пламенеющие волосы и улыбка на молодом лице...
- После ее смерти твой отец сразу женился?
Русов вернулся к действительности:
- Да, на Марьяне. Потом к ней наехала куча родственников. Отец не возражал, ведь он был градоначальником, по-вашему - мэром, так что мог всех обеспечить. По крайней мере, было кому позаботиться о моих сестричках. Ведь у меня две сестры Дина и Рая. Мама родила их уже больной, и это тоже подкосило ее здоровье. Сейчас им по двенадцать лет... А Марьяна появилась в доме, когда мать еще была жива. Конечно, ей это не нравилось, но отец говорил, что любит только ее, а Марьяна нужна, чтобы ходить за детьми...
Тут Русов почувствовал горечь и удивился, ведь столько лет прошло.
- А как ее звали? - спросила Джанет.
- Кого? - Русов сначала не понял, но потом сообразил. - Мою маму? Ее звали Кэти.
И вдруг удивился так, что сердце сделало перебой:
- А знаешь, Джанет! Ведь у тебя волосы такого же цвета, как у нее. И твоя мама на фотографии - той, что в моей комнате, - тоже похожа на нее.
Джанет подняла белеющую руку к волосам, голос прозвучал отдаленно:
- Наверное, ирландская кровь. В Америке много потомков выходцев из Ирландии.
В комнате стемнело, багровый свет на листве дубов угас. Только вдали догорало несколько окон, словно отблески мирового пожара. Фигура Джанет превратилась в силуэт на фоне окна, слегка выделялась грудь.
Русов встал:
- Спокойной ночи, Джанет.
- Спокойной ночи, Юджин, - тихо отозвалась она.
Опять она лежала без сна и глядела в темноту. Вот и случилось то, чего боялась последние годы. Мамы нет - она осталась одна. Как быстро и странно все произошло. Она думала, что проведет последние месяцы с нею; поговорит на прощание, еще раз послушает, как встретилась с отцом, как жила с ним. Но все кончено, она в могиле... А может, это и в самом деле лучше, как сказала Юджину? Не будет долгой мучительной боли, мама уже страдала от нее, хотя и скрывала.
Юджин... Она снова попыталась возмутиться - ведь это все из-за него! - но не получилось. Надо же, потерял мать раньше нее. Как одиноко ему, наверное, бывает - в чужой стране, далеко от отца и сестер. Впрочем, мужчины толстокожие, взять хотя бы дядю. Ему не пожалуешься, не поплачешься...
Она всхлипнула в подушку:
''Господи, на кого ты меня оставил?''
В субботу Русов отправился повидать Боба Хопкинса.
- Слышал об этой истории от Грега. - Хотя на столе стоял компьютер, шериф сидел с карандашом над бумагами. - Давай-ка прогуляемся. Дело у меня неподалеку.
Они вышли из участка. Ветер гнал под ноги опавшие листья. Шериф приостановился и закурил, прикрывая огонек зажигалки.
- Я думаю, Грег рассказал тебе кое-что. - Он возобновил неспешную ходьбу. Весьма информированный человек, служил в военной разведке. Что касается нас, Юджин... Понимаешь, в таких случаях мы бессильны. Все списывается на бандитов с границ Черных зон. Стоит мне написать в рапорте о белых убийцах, что появляются неизвестно откуда и исчезают неизвестно куда, и меня сначала направят на психиатрическую экспертизу, а потом уволят. Такие случаи уже бывали.
Русов поднял воротник куртки, защищая лицо от ветра.
- Я не об этом хотел просить, Боб. Нельзя ли незаметно охранять дом? Я боюсь за Грегори и Джанет. Вспомните, что они сделали с Сириным.
Шериф сплюнул:
- Такой возможности у нас нет, Юджин. И необходимости в этом тоже. Грегори не только информированный человек. Он член влиятельной организации ветеранов, так что может за себя постоять. Да и за тебя тоже. Наверное, лучше, чем любой другой в этом городе. Так что не дрейфь. Пока.
Ветер брызнул в лица холодным дождем, и они расстались.
7. Трехликий
Похоже, шериф знал, о чем говорил. Проходила неделя за неделей, а их дом никто не тревожил. На работе Русов освоился. Мистер Торп попросил его получить водительские права, иногда надо было доставлять товары на окрестные фермы. Так что после работы Джанет стала завозить его в автошколу, где учились водить машину в основном тинэйджеры, половину их жаргона Русов не понимал.
Ему понравился тренажер: садишься в автомобиль, надеваешь на голову шлем виртуальной реальности, берешься за руль и отправляешься в ''поездку''. Иллюзия была полной: мимо проносились дома, встречные машины, сменялись даже запахи - от горячего асфальта до скошенного сена, - в зависимости от пейзажа ''снаружи''. То и дело возникали опасные ситуации: у Русова сердце уходило в пятки, когда навстречу выворачивал огромный трейлер или выбегал ребенок. Он жал на тормоз или отчаянно крутил баранку, а потом выслушивал ехидные комментарии инструктора.
Но настоящая поездка по улицам Другого Дола прошла без задоринки. Русов снова наведался в ратушу и ''получил'' водительские права, его розовую карточку сунули в компьютер и со стандартной улыбкой подали обратно. Наверное, добавили очередной невидимый код.
По вечерам он заглядывал к Джанет, и они подолгу беседовали. Джанет расспрашивала о жизни в Кандале, о матери и отце Русова. О себе рассказывала неохотно, но постепенно Русов стал лучше узнавать ее. Эти встречи в полутемной комнате стали желанными, Джанет привлекала и волновала его после происшествия на кладбище.
Сидели, не включая света: Русов на стуле, а Джанет в кресле-качалке. Она то слегка покачивалась, то сидела неподвижно; в сумерках темнел силуэт на фоне окна, иногда обозначалась грудь. Джанет стала мягче относиться к Русову и больше не укоряла за смерть матери. Этой темы вообще старались не касаться. Время проходило незаметно, прощались поздно. Русов ложился в постель и долго не засыпал.
Пожалуй, он впервые так сильно почувствовал влечение к женщине; за внешней бесцеремонностью Джанет скрывалась прекрасная душа, совсем как у его матери, только мать сделалась боязливой за годы жизни в чужой стране, а Джанет держалась гордо. И еще - при каждой встрече его волновал то плавный абрис бедра Джанет, то смело выступающая грудь, то зеленые, порой внезапно темнеющие глаза.
Иногда втроем сидели в гостиной и слушали музыку, у Грегори была большая коллекция дисков. Потрескивали дрова в камине, по стенам мигали красные сполохи, а Русов слушал органную музыку Баха или скорбные аккорды симфоний Рахманинова другого русского, тоже когда-то пересекшего океан, но и здесь, в тихой тогда Америке почувствовавшего надвигающуюся беду. Джанет в последнее время предпочитала печальную музыку.
