всегда останавливался патруль.
Старик, сидевший возле водосточной канавы, поднялся.
– Уже слышал, что вы здесь, – сказал он. – Я сделал все, что мог, Элмо. Но я не смог достать им доктора.
– Мы привели своего собственного.
Кукурузник был стар, и ему приходилось сильно стараться, чтобы удержать темп. Элмо не придерживал лошадь.
Я понюхал воздух. В нем чувствовался запах дыма. Кукурузник двинулся, вперед, огибая очередной угол. Привидения мелькали вокруг его ног, как прибой, омывающий лежащий на пляже валун. Мы последовали за ним и обнаружили источник запаха.
Кто-то поджег конюшню Кукурузника и поджарил наших ребят, пока они выбирались. Бандиты. Клубы дыма все еще поднимались в небо. Улица перед конюшней была заполнена зеваками. Наименее пострадавшие оцепили конюшню, перекрыв движение по улице.
В нашу сторону хромал Леденец, который командовал патрулем.
– С чего начать? – спросил я. Он показал пальцем.
– Вон с теми хуже всего. Лучше начни с Ворона, если он еще жив.
Сердце у меня екнуло. Ворон? Он казался таким неуязвимым.
Одноглазый разогнал своих самодельных призраков. Сейчас на нас не напал бы ни один повстанец. Я пошел за Леденцом туда, где лежал Ворон. Он был без сознания. Лицо – белое, как бумага.
– С ним хуже всего?
– Пожалуй, только он может не выкарабкаться.
– Ты все правильно сделал. Наложил повязки, как я тебя учил, да? – я посмотрел на Леденца. – Тебе бы и самому неплохо прилечь.
Повернулся к Ворону. У него было почти тридцать порезов. Некоторые из них – довольно глубокие. Я достал иглу.
Элмо бегло осмотрел всю картину пожара и подошел к нам.
– Плох? – спросил он.
– Точно не скажу. Он весь в дырках. Потерял много крови. Лучше заставь Одноглазого сварить какую-нибудь похлебку. Он умеет делать такое подобие куриного супа из цыпленка и разных трав, который возвращает надежду даже мертвым. Он – мой единственный помощник.
– Как это произошло, Леденец? – спросил Элмо.
– Они подожгли конюшню и напали на нас, как только мы выбежали.
– Это я вижу.
– Грязные убийцы, – проворчал Кукурузник. Хотя у меня было такое чувство, что своей конюшни ему было жалко больше, чем патруля.
Элмо сделал такое лицо, как будто жевал недозрелую хурму.
– И ни одного убитого?
Хуже всего с Вороном? В это трудно поверить.
– Один убитый, – поправился Леденец. – Старик. Дружок Ворона, из той деревни.
– Щелчок, – пробормотал Элмо.
Щелчок не должен был покидать крепость. Капитан ему не доверял. Но Элмо не стал заострять внимание на этом нарушении порядка.
– Кое-кто сильно пожалеет о том, что затеял все это, – сказал он.
В его голосе не было совершенно никакого волнения или эмоций. Таким же тоном он бы говорил о цене на картошку.
Я представил, как к этой новости отнесется Шалун. Щелчок ему ужасно нравился. Для Душечки, это, должно быть, будет трагедией. Щелчок ведь был ее дедом.
– Они охотились только за Вороном, – сказал Кукурузник, – поэтому он так и пострадал.
– А Щелчок попался им под руку, – сказал Леденец. – Все остальные только потому, что мы не отступили, – он показал на раненых. Элмо задал вопрос, который сильно меня озадачил.
– Почему это повстанцы так упорно пытались достать Ворона?
Толстопузый околачивался вокруг и ждал, пока я смогу обработать ему рану на левой руке.
– Это были не повстанцы, Элмо, – сказал он. - Это был тот проклятый офицер. Оттуда, где мы подобрали Щелчка и Душечку.
Я выругался.
– Давай, работай иглой, Костоправ! – сказал Элмо. – Ты уверен, Толстопузый?
– Конечно, я уверен. Спроси Веселого. Он его тоже видел. Остальные были просто уличные бандиты. Мы хорошо посекли их, когда собрались с силами, – он махнул рукой в сторону конюшни.
Возле того, что от нее осталось, лежала дюжина тел, сложенных в штабель. Щелчок был единственным, кого я узнал. На остальных была поношенная одежда местных жителей.
– Я тоже его видел, Элмо, – сказал Леденец. – Но он был не самым главным. Тут был еще один парень, который околачивался сзади, в тени. Он смотался, когда мы начали побеждать.
Кукурузник тоже был неподалеку. Он тихонько стоял и смотрел во все глаза.
– Я знаю, куда они пошли. Местечко на Унылой улице.
Мы с Одноглазым переглянулись. Он готовил отвар, складывая туда всякую всячину из своей сумки.
– Похоже, Кукурузник знает наших ребят, – сказал я.
– Я-то тебя знаю, ты не из той породы, чтобы дать этим мерзавцам смотаться просто так.
Я взглянул на Элмо. Он уставился на Кукурузника. Насчет него постоянно возникали кое-какие сомнения. Хозяин конюшни занервничал. У Элмо, как и полагается старому сержанту, было весьма зловещее выражение лица.
– Одноглазый, прогуляйся-ка с этим другом. Что он тебе скажет? - наконец промолвил Элмо.
Через несколько секунд Кукурузник уже находился в каком-то гипнотическом состоянии. Они вдвоем с Одноглазым тихонько бродили вокруг, болтая, как старые приятели.
Я переключил свое внимание на Леденца.
– Тот человек в тени, он хромал?
– Нет, это не Хромой. Слишком длинный.
– Даже если так, на это нападение должно было быть чье-то благословение. Так, Элмо?
Элмо кивнул.
Ловец Душ просто описается, когда узнает. Добро должно было идти с самого верха.
Ворон издал что-то вроде вздоха. Я посмотрел на него. Глаза были слегка приоткрыты. Он опять издал тот же звук. Я приблизил ухо прямо к его губам.
– Зуад… – прошептал он.
Зуад. Опять этот проклятый полковник Зуад, с которым не поладил Ворон.
Настоящий цепной пес Хромого. Донкихотство Ворона вызвало порядочные осложнения.
Я рассказал о своих мыслях Элмо. Казалось, он не удивился. Возможно, Капитан и рассказывал кое- что из истории Ворона взводным командирам. Вернулся Одноглазый.
– Дружище Кукурузник работает на другую команду, – сказал он.
Одноглазый оскалился в том подобии улыбки, которым он обычно пугает детей и собак.
– Я подумал, может, ты захочешь принять это во внимание, Элмо.
– О, да, – казалось, Элмо польщен. Я начал работать со следующим по степени тяжести человеком. Надо наложить много швов. Я подумал, а хватит ли мне хирургической нити? Патруль здорово пострадал.
– Когда будет готова твоя похлебка, Одноглазый?
– Как только решим вопрос с цыпленком.
– Так пошли кого-нибудь украсть, – пророкотал Элмо.
– Те, кто нам нужен, засели в погребке на Унылой улице. С ними кое-какие суровые друзья.
– Что ты собираешься сделать, Элмо? – спросил я.
Я был уверен, он что-нибудь предпримет. Ворон возложил на нас кое-какие обязанности, назвав имя
