заниматься, пренебрежительно отметая брошюру Нилуса как апокриф и подделку. Но с тех пор как в последние (эмиграционные) годы «Протоколы» проникли за границу, переведены на все языки и приобрели, можно сказать, мировую славу, то даже как апокрифом ими следует заняться. И я готов с большим удовольствием открыть и Вам по этому вопросу переписку, отвечать на все Ваши дальнейшие вопросы и буду Вам во всем, в чему могу, в этой области полезным.
Я, впрочем, знаю очень немного такого, о чем, м. б., не все знают. О какой-то «даме», привезшей эти протоколы из-за границы, я тогда еще, т. е. когда протоколы впервые появились в России (1905—1906 гг.?), определенно слышал от надежнейшего в моих глазах свидетеля: именно от моего товарища по московскому университету и… друга гр. Сергея Львовича Толстого, старшего сына Льва Николаевича. По своим убеждениям он, конечно, менее всего принадлежал к крайне правым. Но я отлично помню, что он мне совершенно уверенно говорил о «даме». Но видел ли ее самолично и называл ли он мне ее по фамилии, я не помню.
Филипп Петрович Степанов, как я не ошибся (в письме к Гучкову) по памяти, был действительно московским управляющим Моск. Синод. конторой и братом генер. Степанова, состоявшего при В. Кн. Сергии Александровиче. Фил. Петр. и по моим воспоминаниям, и по отзывам… (после Вашего письма) мною собранным от людей, близко знавших его, был оч. хороший, добрый человек и хотя оч. правых убеждений, но весьма терпимый (tolerant) к чужим мнениям. Думаю и даже уверен, что его свидетельству можно вполне доверять. Я вчера узнал его адрес от товарища его по университету (тоже московскому), живущего в Брюсселе, гр. Сергея Леонид. Комаровского, сына умершего в 1912 г. заслуженного профессора Моск. унив. по международному праву. Адр. Степанова: Старый Футок, Бачка (это назв. провинции), Югославия. Узнав все это в эти дни в связи с Вашим письмом о Степанове, я теперь прекрасно вспомнил, что я 12 лет тому назад, т. е. уже в беженстве, не раз бывал у Степанова и его зятя кн. Вл. Вл. Голицына, б. москов. уездн. предводителя, в окрестностях Белграда. Я на днях напишу Степанову, прося его прислать мне и опубликованное им письмо, и все другие сведения о протоколах и о «даме». Думаю, что пока лучше не упоминать, что эти сведения мне нужны для Вас, а то это его может несколько смутить. Укажу ему, не ссылаясь на Вас, на имя Юстины(?) Глинка, о которой я даже по слухам ничего не знал, даже имя ее в первый раз встретил в Вашем письме ко мне. Ну, а об m-me Адан я, конечно, как и все, слышал. Но какой был ее политический облик в еврейск. вопросе, я тоже не знаю.
Нилуса я тоже никогда не встречал. Но по сведениям, мною уже здесь собранным, это был состоятельный помещик, нарядный, светский человек и крайний юдофоб.
Л. Тихомирова я не раз встречал и сам бывал у него, хотя и не много раз, и в Москве, и в последний раз в Троице-Серг. Лавре, где он проживал с дочерью, весь окруженный лампадами и образами. Это уже было во дни революции, пожалуй даже при большевиках. Но знал я Тихомирова исключительно «по православию», т. е. в церковных кругах Новоселова, отца Флоренского («Столп и Утверд. Истины») и друг. О «Протоколах» Нилуса – теперь очень сожалею, что я с ним не говорил. Кстати, просил бы Вас при случае сообщить мне, в каком издании печатались дневники Тихомирова и где мне можно б их достать?
Мое личное мнение о «Протоколах» было и прежде, да и теперь остается таково. Это, конечно, не протоколы в прямом значении, т. е. в смысле поименной записи речей, говоренных разными лицами. Это – произведение литературное, очень умное и поразительно пророческое по отношению к тому, что мы теперь переживаем. Но была ли это действительно программа, ныне исполняемая самими авторами ее, или политический памфлет, их противниками пророчески предугаданный, – это для меня вопрос. Я склонен допустить известную гипотезу П. Н. Милюкова, что «Протоколы» могли быть написаны и такими знатоками революционных замыслов, каким был Рачковский или другим каким-ниб. лицом, подобно Рачковскому посвященным в революционные дела. Ну, я назову так, для примера, без всяких оснований, напр., Азефа. Я даже вполне склоняюсь на основании «слога» этого произведения, что оно писано не самими евреями- революционерами, а каким-ниб. литератором, знатоком революционеров. Это литературный вымысел, во многом соответствующий… вроде пророческих «Бесов» Достоевского. Но я прекрасно знаю, что в Европе и Америке все антимасоны и антиевреи не так относятся к «Протоколам» и толкуют их как подлинную программу «юдомасонства».
Вот почему предпринятое Вами изучение происхождения «Протоколов» меня весьма интересует. Получив ответ от Степанова, я Вам снова напишу.
Жалею, что, предполагая остаться в Бельгии до февраля 1935 г., я лишен возможности личной беседы с Вами.
Б. И. Николаевский – Д. А. Олсуфьеву.
Многоуважаемый Дмитрий Адамович,
Большое спасибо за Ваше интересное и содержательное письмо от 31 августа (с ответом на него я запаздываю, так как две недели провел вне Парижа) и за Вашу любезную готовность помочь мне в моих дальнейших поисках. Выяснить истинное происхождение «Протоколов» действительно в высшей степени важно. С тем большим интересом я жду ответа Ф. П. Степанова.
Я был бы Вам очень признателен, если бы Вы сообщили мне все отзывы о Нилусе, которые Вам приходилось слышать от людей, лично с ним знакомых. О Нилусе имеется так мало точных указаний, что мне в моих поисках будет полезна каждая деталь. Мне приходилось слышать о нем самые противоречивые сведения. Одни, даже из числа противников «Протоколов», говорят о нем как об искреннем фанатике- идеалисте. Другие, даже из очень правого лагеря, считали его корыстным искателем, не останавливавшимся перед самыми неразборчивыми средствами. Между прочим, мне передавали, что именно так его расценивал и так о нем высказывался митр. Антоний, который в прошлом, в бытность свою архиепископом Волынским, одно время состоял духовником Нилуса. Вы, быть может, слышали, что в свое время Нилусу было отказано в священническом сане – за образ жизни, не отвечавший каноническим требованиям. Что касается до его состояния, то в молодости он был довольно крупным помещиком – не то Орловской, не то Тульской губ., но спустил это состояние за границей и в период 1905 г. жил на пенсию, которую получала его вторая жена Елена Александровна, урожд. Озерова (сестра М. А. Гончаровой и Ек. А. Шаховской, племянница Ф. П. Степанова).
Одно время влиятельные покровители Нилуса (в их числе называют вел. кн. Елизавету Федоровну) пытались провести его в духовники царя – именно тогда он и хотел принять священничество. Передают, что тогда ему покровительствовал еп. Феофан, тогда ректор духовной академии. Это было в тот период, когда при дворе подвизался известный Филипп, в противовес которому и выдвигали Нилуса.
Специальностью Нилуса была проповедь приближения царства антихристова. Около 1910 г. ему удалось обратить в свою веру значительное число иноков Оптиной пустыни. Тогда он обратился в Синод и к патриарху вселенскому с просьбой созвать вселенский собор для обсуждения вопроса о борьбе с грядущим антихристом. Это вызвало назначение Синодом ревизии Оптиной пустыни (послан был еп. Серафим Чичагов), которая повлекла за собой вынужденный отъезд Нилуса из Оптиной пустыни.
Сам Нилус сообщает, что рукопись «Протоколов» он получил от А. Н. Сухотина, быв. уездного предводителя дворянства в Чернском у. Тульской губ. По-видимому, этот Сухотин из тех С., кот. были в
