призрачным светом. Стало душно. Все вокруг замерло, оцепенело. Сквозь запруду духоты пробился ветер и волнами заходил по пшенице. Из-за леска низко неслись рваные клочья облаков. Взвихрились листопадом тополя. Грянул гром, точно раскололось пополам большое дерево, и земля захлебнулась ливнем...
Этим летом грозы гуляли над степями особенно часто. Но такой старожилы не помнили. Стихла она лишь к полуночи. А потом наступило третье воскресенье войны. Утро выдалось солнечное, безмятежное. После вчерашней грозы аэродром и поля вокруг искрились под первыми лучами солнца. Казалось, ничего страшного не происходит на земле. И люди внешне как будто не изменились. Но внимательный глаз подметил бы на всех лицах общее выражение тревожной озабоченности.
До сих пор наш самый южный участок фронта был недоступен врагу; все попытки фашистов продвинуться в глубь Бессарабии оканчивались неудачей. Но минувшей ночью они ворвались в Бельцы, а на севере, форсировав Днестр, захватили Могилев-Подольский.
Из скупых сообщений Информбюро мы имели общее представление о тяжелых оборонительных боях на Ленинградском и Смоленском направлениях, о танковых сражениях под Житомиром и у Проскурова. Но ведь все это происходило у 'других'; мы были уверены, что явление это временное; просто врага заманивают вглубь, и скоро Красная Армия перейдет, а, может быть, уже перешла в наступление.
И вдруг эта весть: враг перешагнул порог дома, где мы жили, мечтали, трудились. Тучами черного воронья фашистская нечисть двинулась к Кишиневу, поползла по приднестровским полям. Запылали охваченные огнем села. Гибли товарищи, друзья. Не стало Ивана Макарова, Федора Шелякина. Не вернулись с разведки наш командир старший лейтенант Дубинин, а после обеда - и Тима Ротанов.
Боль постоянных утрат, сомнения, противоречивые приказы - невозможно было свыкнуться с беспощадной правдой войны. Мы готовились бить врага малой кровью и на его земле. А теперь приходилось убеждаться, что девиз, дававший нам силы, лопался, как мыльный пузырь.
Южному фронту угрожало окружение.
Пятьдесят пятый истребительный полк, небольшой винтик в огромной военной машине, делал на своем участке все, что мог: громил переправы и аэродромы, вел тяжелые воздушные бои, штурмовыми ударами по врагу помогал наземным войскам. Теперь работы летчикам прибавилось: приходилось летать на запад, бить врага с севера.
Техники еле успевали осматривать пышущие жаром моторы, подавать боеприпасы к раскаленным пулеметам. Гимнастерки летчиков пропитались солью. Время ползло мучительно долго.
В один из таких дней, когда солнце устало клонилось к горизонту, Соколов и Назаров обнаружили в Бельцах около восьми десятков гитлеровских самолетов.
- Расположились, как у себя дома,- негодовали ребята. - Кучно стоят. Штурмануть бы их!
На нашем аэродроме враг. Мы отступаем. Конечно, это не просто отступление перед сильным, опытным в разбое противником. Разве мы слабые? Здесь что-то другое. Но что? Теперь, о чем бы ни заходил разговор, все сводилось к 'почему'. Голова раскалывалась от мыслей.
Всему этому надо было дать отстояться. И проще воспринимать все, как оно есть, без анализа.
- В конце концов, не наше дело копаться в просчетах начальства, заключил за ужином Константин Ивачев.- А вот ударить по гадам всем полком это дело!
- Полком, говоришь...- ухмыльнулся Солнцев. - А с кем сам полетишь?
Ивачев опустил голову. Вчера Кузя Селиверстов, друг и напарник Константина, покалечился сам, вдребезги разбил свой 'миг'. Я видел, как он врезался в солнцевскую 'чайку', а потом в автостартер. Хорошо, что бомб:: не взорвались.
- Напарника я найду, - хмуро сказал Костя,- возьму хоть бы твоего Лукашевича. - Он глянул на Солнцева исподлобья.- Почему бы и тебе не слетать?
- У нас другое задание.
- Перестаньте спорить, - вмешался командир полка, - самолетов, если нужно, наберем. Только б разрешили.
И разрешили! На другой день шестерка смельчаков во главе с Соколовым взяла курс на Бельцы. Летели на большой высоте, в умытом, с редкими облаками небе. Выбрали вечернее время - удар будет внезапнее.
Фашисты не ждали налета. Они слишком верили в свою неуязвимость и продолжали подсаживать на забитый самолетами аэродром все новые и новые группы.
И надо же такому случиться: только Соколов со своими летчиками приготовились к удару, как с другой стороны, на полутора тысячах метров, из Румынии прилетело на ночевку шестнадцать 'мессершмиттов'.
Умение молниеносно принять единственно верное решение в сложной обстановке всегда отличало Анатолия Соколова. С высоты, сквозь строй вражеских истребителей, наши устремились в атаку. Не лететь же с бомбами обратно!
Соколов и Назаров спикировали первыми, Фигичев и Дьяченко - за ними. Грозный гул моторов смешался с треском пулеметных очередей и грохотом бомб. Последними проскочили мимо 'мессеров' Ивачев и Лукашевич. Они хорошо видели, как бомбы, сброшенные товарищами с трехсотметровой высоты, лопались среди 'юнкерсов' и 'мессершмиттов'. Стоянка окуталась дымом.
Ивачев не зря считался в полку мастером уничтожающих атак. Он уверенно направил самолет в самую гущу вражеских 'юнкерсов', где копошились черные фигурки. Николай Лукашевич ни на метр не отставал от него. В тот момент, когда бомбы двумя каплями отделились от ведущего, Николай нажал кнопку сброса и почувствовал, как его 'миг', освободившись от стокилограммового груза, слегка вздрогнул.
На земле, вместе с обломками 'юнкерсов', вздыбилось четыре огненных взрыва. Их горячее дыхание упругой волной прокатилось по всей округе.
'Мессершмитты' метались над аэродромом, не понимая, откуда все это свалилось и почему на земле такая страшная кутерьма.
Когда собралась вся группа, недосчитались лейтенанта Назарова. Один из 'мессеров', должно быть, подбил нашего 'ястребка'. А может, его зацепили осколки собственных бомб? Уж очень низко над землей летчики выходили из пикирования! Соколов оглянулся на затянутый дымом аэродром и далеко над холмами заметил одиночный истребитель. 'Ранен', - тревожно подумал Соколов и хотел было повернуть к нему на помощь. Но не успел: самолет Назарова резко клюнул, высоко взметнулось пламя...
Дорого обошлась гитлеровцам гибель комсомольца Степана Назарова: четыре обугленных 'юнкерса' и пять покореженных 'мессеров' остались на вражеском аэродроме.
- ...И все-таки ударить надо всем полком, - уверяли Ивачев и Соколов, когда назавтра им было приказано произвести налет.
- Думаете, шестерка зенитки подавит? Она от вражеских истребителей не защитится.
Командир понимающе кивал головой, но поделать ничего не мог. Его можно было понять: самолетов маловато, а боевых задач - как на полнокровный полк.
- Надо свести все 'миги' в одну эскадрилью, - настаивал Ивачев.
Соколов поддержал его. Майор Матвеев предложил:
- 'Ишачков' и 'чаек' осталось немного. Может, и их объединить под командованием Пал Палыча?
- Утро вечера мудренее, - подталкивая командиров к выходу, пробасил Виктор Петрович. - До завтра, товарищи. Мы с Никандрычем об этом подумаем.
- Пешком пройдемся или их подождем? - кивнул на дверь Ивачев. Смотри, ночь какая!
Ночь и в самом деле была великолепна. Небо и земля к чему-то прислушивались, величественные и недоступные. На необозримом пространстве сияли колдовские глаза звезд.
Соколов, занятый собою, шагал молча. Он думал о гибели своего заместителя. Вспомнил, как Степан беспомощно тянул к своим. Значит, был ранен? Но кем? Зенитки ведь молчали.
- Как думаешь, Костя, есть у фрицев на аэродроме зенитки?
- Когда там этого добра не хватало... Главное - застать их снова врасплох.
Анатолий тяжело вздохнул.
- Как, по-твоему, почему, когда Назарова подбили, он полетел не с нами, а на Ямполь?
- Самый короткий путь к своим, - подумав, ответил Ивачев.
- И я так думаю. Завтра об этом надо всем сказать. Мало ли что.
Глубокий овраг дышал прохладой. За оврагом чернело школьное здание. Вокруг было пусто. Пусто было и на душе.
У входа окликнул часовой и, узнав своих, отдал честь.
* * *
Все уже спали. Безмятежно похрапывал у стены Солнцев. Поверх одеяла, даже не сняв с себя одежду, сопел Барышников. Под Пушкаревым жалобно скрипели пружины.
Соколов тихо разделся, прилег. Но сон не шел. Анатолий мысленно перебирал в памяти всех, кого можно взять на задание, и с сожалением убеждался, что лететь-то по сути не с кем. От невеселых мыслей захотелось курить. Он потянулся за папиросой, но, взглянув на спящих, передумал. Вдоль стены, как немой укор живым, стояли пустые кровати - Хархалупа, Атрашкевича, Назарова. Анатолию стало не по себе.
Он долго всматривался в пугливо вздрагивающую на небе звездочку. Ждал чего-то, ждал трепетно и настойчиво. И вдруг звездочка сдвинулась с места, начала приближаться к окну, ее тусклый огонек становился все ярче... Пламя взрыва взметнулось над холмом.
Соколов вздрогнул, вытер взмокший лоб и выругался. Гибель Степана все еще тревожила душу, наполняла ее острой тоской.
- Что чертыхаешься? Не спится? - приподнялся с койки Ивачев. - Мне тоже. Знаешь, Селиверстыч, ударить бы по ним перед обедом. Фашисты пожрать любят, все к этому времени слетятся. А?
- Дело говоришь, - согласился Соколов. - И меньше всего будут ждать нас.
- Представляешь, какая свалка начнется?
Усталость одолела друзей.
Когда раздалась команда 'подъем', Соколов еще плутал в тревожных сновидениях.
...Раскаленное желтое небо языками пламени выплеснулось в кабину, нещадно жгло руки, лизало лицо. Внизу бурела бесконечная монгольская степь, и он висел над
