которую следовало бы переименовать в улицу Жмуров... Для начала наношу визит соседке Парьо - старой деве. Увидев меня, она издает писк напуганной мышки. - Ой,- вскрикивает она,- полицейский! - Он самый,- отвечаю.- Никогда бы не подумал, что вы боитесь полиции, мадемуазель. - Я боюсь не полиции, а мужчин,- жеманничает эта старая сушеная вобла. Я бросаю на нее красноречивый взгляд. Чтобы покуситься на ее добродетель, надо запастись отбойным молотком, это я вам говорю! - Ну, ну, дорогая мадемуазель, не все же мужчины грубияны. Попадаются и джентльмены.- И добавляю:- В полиции они встречаются редко, тут я с вами согласен, но Я, так сказать, редкая птица.- И я возвращаюсь к моему барану:- Скажите, в тот вечер, когда бедный месье Парьо протянул ноги... - Нельзя поприличнее?- перебивает она. - Пардон, в тот вечер, когда он отбросил копыта, у него работало радио? - Да... Он слушал музыкальную программу. Это был воскресный вечер, да? - Совершенно верно. А потом, когда... подружка Парьо ушла, радио замолчало? - Да... Незадолго до ее ухода. Так-так, неужели доктор Андрэ попал в 'десятку'? Изабель выключила перед уходом радио... А Парьо спал... вечным сном! Я смотрю на старую деву, не сводящую с меня глаз. - Какая жалость, что вы не вышли замуж,- говорю я. - Это почему?- возмущается она. - Потому что я уверен, что вы составили бы счастье любого мужчины. - Это судьба,- говорит она, и в ее голосе слышится сожаление. - Ну да... Но вам, должно быть, одиноко? - Я привыкла... - Конечно... Вы смотрите на улицу и, спорю, долго остаетесь у окна... - На этой улице почти никакого движения... - Это верно. Скажите, когда в тот вечер ушла девушка, вы стояли у окна? - Я не помню. Эта старая калоша пудрит мне мозги! - Но,- уверяю я,- владелец ресторана напротив сказал мне, что вы стояли у окна и видели, как малышка вышла из дома. Я, конечно, блефую, но она заглатывает крючок всей челюстью. - Куда он лезет, этот свин!- возмущается она.- Я что, уж и не имею права подойти к окну? - Речь не об этом, мадемуазель... Вы имеете полное право проводить у окна всю жизнь, только не нагишом... - Какой ужас!- стонет она. Ее челюсть вываливается изо рта, но она втягивает ее обратно. - Девушка села в машину Парьо? - Да,- отвечает она. - Она была одна? - Да... Но она вышла из дома не сразу. - Как это? - Я слышала, как она открыла дверь, но на улицу вышла Не сразу. По крайней мере минут на пять позже, чем нужно, чтобы спуститься на первый этаж... Правда, она несла груз, но все-таки... - Груз? - Да, она несла на плече сумку. - Сумку? Какого рода сумку? - Холщовую, вроде мешка для картошки. - Она была полной? - Да, но имела странную форму... Я подумала, что она выносит старые вещи, может быть канделябры. - Почему именно канделябры? - Просто так... - Мысли никогда не приходят просто так, мадемуазель. Если вы подумали о канделябрах, значит, что-то в форме сумки навело вас на эту мысль. - Это правда,- соглашается она.- У нее были острые углы... Подумав, я решаю, что из нее больше ничего не вытянешь. - Всего хорошего, мадемуазель. Она кивает мне и провожает до двери. Не заходя в квартиру покойного, я быстро сбегаю по лестнице. Консьерж там. Надраивает медные перила лестницы. - Это снова я,- говорю я вместо приветствия. - О! Добрый день, господин инспектор. - Комиссар, и этим все сказано! Он отвешивает мне поклон, полный скрытого почтения. - Скажите,- спрашиваю,- все жильцы этого дома пользуются подвалом? - Разумеется. - Номер бокса Парьо? - Восьмой. - Ладно, спасибо... Сюда, да?- добавляю я, показывая на низкую дверь в глубине лестницы. - Да... Хотите ключ? - Нет, у меня есть все, что нужно. - Я хоть включу свет в подвале. - Отличная мысль! В десять прыжков я оказываюсь перед дверцей бокса номер восемь. Открыть ее моей отмычкой - детская игра. Замок открывается чуть ли не в ту же секунду, когда вставляю отмычку в скважину. - Хорошая штука природа,- начинаю напевать я, потому что, едва открыл дверь, мне в ноздри бьет противный запах. Жуткая вонища... Включив свет, осматриваю узкое помещение. Кавардак редкий... Металлическая каминная решетка, деревянная лошадка, костюмы древних времен... Короче, я сразу понимаю, что Парьо использовал подвал как склад для старья. Я смотрю по сторонам и сразу нахожу то, что искал: клочки грубой черной шерсти, воняющие салом. Здесь точно держали барана. Тут даже есть засохшие какашки... Те самые последние какашки, которые животное выбрасывает после смерти. Те штуки, что топорщились в сумке Изабель, были окоченевшими ногами барана. Следовательно, Изабель притащила барана... Значит, она знала, как будет использовать животное... Однако ее же и сожгли. Клянусь вам, что нужны крепкие нервы, чтобы заниматься этой чертовой работой. - Нашли, что искали?- спрашивает наблюдающий консьерж. - Да. Я делаю три шага вперед, и тут его любопытство выплескивается наружу. - А что это было?- спрашивает он. - Какашки!- отвечаю я и выхожу.
Глава 17 Взгляд на наручные часы: пять сорок! Теперь я веду борьбу со временем. Еще несколько часов, и придется все бросать. Захожу в бистро напротив. - Есть что-то новое?- спрашивает меня толстый хозяин. - Да так... Он видит, что я злой как черт, и не настаивает. Он из тактичных. Издав 'ахх!' борца классического стиля, он достает свою бутылку белого. - Как обычно?- спрашивает он. - У вас легко обзаводишься привычками. Два больших стакана белого. Мы чокаемся. - Скажите, патрон, вы не видели со вчерашнего дня мадемуазель Бужон? - Это киску Парьо, что ли? - Да. - Нет. Отличный диалог. Я шмыгаю носом от нетерпения. - А вы не замечали, были ли у этой девушки золотые зубы? Вопрос медленно погружается в глубины его интеллекта, как поплавок вашей удочки в воду, когда крючок заглотнул линь. Он измеряет его, взвешивает, наконец заявляет: - Никогда не замечал.- И добавляет:- Может, моя хозяйка заметила- Жермен!орет он во всю глотку. Его половина такая же представительная, как и он сам. Настоящая половина... Очаровательная женщина с приветливой улыбкой. - В чем дело?- интересуется она. Муж собирается повторить ей мой вопрос, но, сочтя его слишком нелепым, отказывается от этой мысли. В разговор вступаю я: - Я из полиции и хотел бы узнать, были ли у мадемуа-зель Бужон, подруги Парьо, золотые зубы или зуб? Она меньше ошарашена, чем ее благоверный. Дамы понимают нелепости. Она размышляет. - Нет,- говорит,- не думаю. - Коренной... Коренные плохо видно... - Когда они золотые, а человек смеется, их видно же хорошо, как и все остальные. У нее их нет. - О'кей. Значит, несмотря на слова Бужона, в топке сожгли не его дочь... А кого? - У вас есть жетон для телефона? - Даже два, если хотите,- острит хозяин. - Точно, дайте мне два. Войдя в кабину, я сначала звоню Мюлле. - А, это ты!- говорит он без малейшей нотки энтузи-азма в голосе. - Да... Ты узнал что-нибудь от своего бойскаута? - От Шардона? - Да. И я цежу сквозь зубы: 'Каждый осел имеет право на свой чертополох...' - Чего?!- орет он. - Это я сам с собой. - Браво! Он вот-вот сожрет свою трубку. - Есть что новое об удравшем парне? - Нет. - А о мадемуазель Изабель Бужон? - Тоже ничего... Из разговора с доктором Андрэ я понял, что она умерла. - Может быть, и нет. - Я ничего не понимаю в твоем деле. - Откровенность за откровенность: я тоже! Единственное, что мне известно,барана в Гуссанвиль притащила именно Изабель. - Чего она притащила? - Барана. Таким образом, она скорее убийца, чем жертва... - Да! Я провел обыск у доктора... Там полно наркотиков... Кажется, он бросил практику и был совершенно разорен. - Я об этом догадывался. - Известно, почему он застрелился? Этот тупарь Мюлле не решается спросить меня в лоб, а потому использует безличный оборот. - Есть только подозрения, что он был замешан в эту историю и запаниковал, увидев в своем доме полицию. Еще один момент: Джо тоже наркоман. Это может помочь его найти. И еще. У него, должно быть, много денег: минимум десять 'кирпичей' папаши Бальмена, потом миленькая коллекция старинных монет, которую он заполучил в этом деле. Он вращался среди коллекционеров, а это как пневмония: всегда что-то остается. Для этого мелкого комбинатора коллекции имеют ценность, только когда их можно продать... Распространи его описание среди нумизматов Парижа ... и других городов тоже. - Ладно. - До отъезда я тебя не увижу, но надеюсь, ты добьешься результата. - Спасибо за доверие. Я отпускаю еще пару-тройку злых подколок и вешаю трубку, но из кабины не выхожу. Мой второй жетон позволяет мне поговорить с матерью. - Рада тебя слышать,- говорит мне она.- Ты придешь ужинать? - Не думаю, ма... - Ой, какая жалость. Я на всякий случай приготовила баранью ногу. - Мне жаль еще больше, ма... Ты собрала мой чемодан? - Конечно. - Положи туда мой большой револьвер с укороченным | стволом, он лежит в верхнем ящике комода. Она вздыхает: - Что ты собираешься делать? - И три обоймы, они под стопкой носовых платков. - Хорошо. Все это неразумно,- шепчет Фелиси.- Как подумаю, что твой бедный отец хотел, чтобы ты стал часовщиком! Это я-то! Да я не могу поднять маятник на ходиках! - Не беспокойся, ма... И не забудь: в одиннадцать часов на аэровокзале 'Энвалид'. - Хорошо. ~ Целую. - Я тебя тоже. Алло! Алло! - Да? - Чуть не забыла. Тебе звонил какой-то месье, хотел с тобой поговорить. - Он назвал свое имя? - Да, и оставил адрес... улица Жубер, дом восемнадцать... Месье Одран. Он сказал, что работает в банке... Он будет дома после семи часов. В банке! Это заставляет меня навострить уши. - Спасибо, ма. Припарковаться в этот час на площади Терн совсем не просто. Поскольку мне надоело кататься по кругу, а стрелки моих котлов крутятся все быстрее, то я решаюсь на героический поступок: оставляю мою тачку во втором ряду. Потом, не обращая внимания на взмахи рук регулировщика, обращенные ко мне, бросаюсь к дому, где жил покойный доктор Бужон. Звоню в дверь, но никто не отвечает. Поскольку мне нужна не квартира, а домработница, наводящая в ней порядок, то я спускаюсь к консьержке. К третьей консьержке в этом деле! Она очень
