впоследствии, как увидит читатель, был успешно претворен в жизнь.
Вернемся, однако, на причал. Я жадно осматриваю своих будущих товарищей. Их легко узнать по новым кожаным курткам и вязаным шерстяным шапочкам. Ребята крепкие, обветренные, таких я видел на Севере. А вот наконец и знакомые лица - меня пришли благословить Владимир Панов и Лев Булатов, бывшие сменные начальники дрейфующей станции 'Северный полюс-15'. Я рад их видеть. Мы успели подружиться там, на льдине, и я жалею, что на этот раз мы не будем вместе. Владимир Васильевич сильно поседел. Сам он не без юмора говорит об этом, но я знаю, какой опасной была его последняя, еще не оконченная научная работа. Он исследует обледенение судов, явление, при котором случается оверкиль - судно переворачивается вверх килем, что приводит к его быстрой и неизбежной гибели вместе с экипажем. Вот Панов и поседел, хотя ему только сорок лет, - ведь свою научную работу он проводит не в кабинете, а в открытом море на обледеневшем судне, и были случаи, когда весь экипаж не мог уснуть, не зная, что мгновенье грядущее ему готовит.
Панов и Булатов на добрый десяток градусов поднимают мое минорно-прощальное настроение: оказывается, мне предстоит увидеть немало старых знакомых со станции СП-15!
Кончает долгую зимовку на станции Восток аэролог Володя Агафонов, три недели назад ушел в Антарктиду на 'Оби' мой сосед по домику на льдине Борис Белоусов, а со мной вместе идут на 'Визе' механик Павел Андреевич Цветков и Василий Семенович Сидоров - тот самый начальник дрейфующей станции 'Северный полюс-13', которого вместе с тремя товарищами в последний момент спасли с расколотой льдины и о встрече с которым я писал в заключительной части повести 'У Земли на макушке'. Это тем более интересно, что Сидоров идет начальником внутриконтинентальиой станции Восток, а побывать на Востоке - моя тайная и заветная мечта.
Кроме того, на 'Визе' идет еще один знакомый мне человек - штурман полярной авиации Игорь Петрович Семенов. Мы познакомились в поликлинике, где вместе проходили изнурительное медицинское обследование на предмет годности поездки в Антарктиду и где после анализа крови, на который нужно было явиться натощак, съели на 'брудершафт' плитку шоколада.
А вот и сам Игорь Петрович - стоит на трапе и фотографирует свою не очень весело улыбающуюся Людмилу Николаевну. Она провожает мужа на полгода - так, во всяком случае, думают она сама и Игорь Петрович, и оба они не подозревают, какой сюрприз преподнесут им обстоятельства через несколько месяцев. А сейчас Игорь Петрович мне подмигивает, показывает пальцем на ухо, и мы смеемся: вспоминаем резолюцию на моем медицинском деле. Я триумфально прошел все кабинеты и неожиданно потерпел фиаско у старушки Ухогорлонос. Она заупрямилась и ни и какую не хотела пропускать меня в Антарктиду, потому что я плохо слышу на правое ухо. Тщетно я уговаривал, клялся и божился, что левым ухом слышу как летучая мышь, тщетно ссылался на Бетховена, который вообще был совершенно глух, но сочинял совсем неплохую музыку. Ухогорлонос тонко возражала, что, во-первых, я не Бетховен, а во-вторых, она хотела бы знать, как бы он сочинял свою 'Аппассионату', когда вокруг него были бы сплошные ледники и айсберги. Целый день я дрался как лев за свое законное право стать антиподом и наконец добился уникальной резолюции: 'Годен как писатель'. Обидно было начинать путешествие в столь приниженном положении я сразу почувствовал себя ефрейтором, с которого содрали лычки, но Игорь Петрович меня успокоил. В Антарктиде, рассудил он, где каждая пара рабочих рук на учете, даже писатель может принести некоторую пользу - например, в качестве мальчика на камбузе.
Промозглый ноябрьский ветер был бессилен рассеять толпу провожающих. Митинг прошел, судовая трансляция многократно повторила: 'Всем посторонним покинуть борт', а 'посторонние', сдерживая и не сдерживая слезы, никак не хотели расставаться со своими полярными бродягами.
Мне еще предстояло разобраться, почему человек полжизни добровольно проводит в условиях, сплошь начиненных трудностями и опасностями. С виду люди как люди, а почему-то вечно их тянет туда, где они будут мерзнуть, бороться с пургами, полгода не видеть солнца, отчаянно скучать по детям и женам, театру и футболу, считать дни до возвращения. Там, на Севере, мне не удалось понять это до конца.
Ладно, разберусь.
Прощание, эта агония расставания, закончилось. 'Профессор Визе' отчалил, и спустя несколько часов в навалившейся тьме мы уже с трудом различали огни Ленинграда.
День первый
Мы удалялись от дома со скоростью семисот километров в сутки. 'Визе' шел красиво. В глазах ветеранов, которые привыкли путешествовать к другой земной макушке на старенькой 'Оби', он даже не шел, а стремительно несся: '0бь' выжимает из себя от силы 12 узлов, а 'Визе' - все 18. Балтика была спокойна, мы раскланивались со встречными судами и миля за милей приближались к датским проливам. Их ожидали с особым нетерпением: чье сердце не дрогнет при мысли о том, что ты собственными глазами увидишь замок Гамлета, легендарный Элсинор?
Превосходное судно! В первый же день я облазил его снизу доверху и могу сообщить некоторые подробности, знание которых пригодится тем, кто уже решил для себя отправиться в Антарктиду. Длина - 124 метра, ширина - 17,5 метра, водоизмещение - 7 тысяч тонн, экипаж - 86 человек. Судно до отказа начинено всевозможными лабораториями, где проводятся метеорологические, физические, химические, биологические и прочие научные исследования, что делает 'Визе' уникальнейшим полярным кораблем и предметом особой гордости Ленинградского арктического и антарктического института. У 'Визе', кстати, есть близнец - 'Профессор Зубов'; насколько мне известно, только советские полярники могут похвастаться такими плавучими научно-исследовательскими институтами.
На верхней палубе - шлюпки, разнообразное научное оборудование, глубоководные лебедки, установки для запуска метеорологических ракет и стол для пинг-понга. Научные и прочие совещания проводятся в конференцзале, прием пищи (боже, какой оборот!) в столовой команды и в кают-компании. Повсюду в изобилии душевые кабины - купайся вдоволь, на судне действует установка по опреснению морской воды.
В каютах живут по два-три человека, воздух чистый - вентиляторы и 'кондишен', столь нежно любимый моряками в тропиках.
Ничего не скажешь - условия для жизни и работы отличные.
Да, к сведению тех, кто содрогается от ужасных рассказов о морской болезни: на 'Визе' имеются 'успокоители' - крылья или как их там назвать, которые при волнении моря выползают из корпуса и гасят бортовую качку.
После такого вступления читатель может вообразить, что раз судно научно-исследовательское, то оно отдано во власть вдумчивых бородатых ученых, которые рассеянно бродят по палубам, курят и время от времени вскрикивают: 'Эврика, черт меня возьми!' Ничего подобного! То есть вдумчивые бородатые люди действительно бродят и вскрикивают, но верховной властью обладает, конечно, старпом (не говоря, разумеется, о капитане, который, как и положено богу, сидит на Олимпе и спускает вниз указания).
Старпом - это прежде всего порядок и дисциплина. А порядок - это в значительной мере швабра, с помощью которой в каютах и коридорах поддерживается больничная чистота. Переборки между каютами, мебель, двери все в пластике, полы сверкают - смотрись как в зеркало, окурок бросить некуда. Несколько раз в день старпом проходит по всему судну в сопровождении боцмана - священное шествие, приводящее в трепет потенциальных нарушителей. В первый же день я оказался свидетелем драматичнейшей сцены: у двери кают-компании старпом обнаружил - ни за что не поверите! - обгоревшую спичку. Где ты, Шекспир, столь мастерски воссоздавший гнев короля Лира? Только твой гений мог бы найти изобразительные средства, чтобы описать гнев старпома, надолго пригвоздившего к позорному столбу виновников столь чудовищного проступка.
К вечеру старпом Селезнев собрал участников экспедиции в столовой команды. Он предстал перед нами в оранжевом спасательном жилете и прочитал лекцию, предмет которой вызвал повышенный интерес слушателей, - речь шла о нашем возможном кораблекрушении. Началась лекция следующими жизнеутверждающими словами:
- Когда вы будете тонуть...
Подождав, пока слушатели не израсходовали свой запас несколько нервного смеха, старпом с присущим ему хладнокровием повторил вышеприведенную чеканную фразу и принялся объяснять устройство пробкового жилета, или пояса, как его иногда именуют. Посыпались вопросы:
- А как действует порошок против акул?
У всех вытянулись шеи.
