- Превосходно, - последовал ответ.- Правда, еще не до конца выяснено, отпугивает он акул или, наоборот, привлекает.
- А зачем в этом кармашке свисток?
- Как зачем? Когда вы будете тонуть (мертвое молчание аудитории лишь оттенили несколько предельно жалких смешков), чем вы станете подавать сигнал проходящему кораблю?.. Если, конечно, таковой окажется на месте происшествия... Свистеть при помощи пальцев, как вы это делаете на стадионе, сил не будет, вот свисток и пригодится.
- А зачем застегивать на шее жесткий воротник? Чтобы не простудиться?
- Вопрос поставлен безграмотно. Допустим, вы устали шлепать по воде онемевшими руками и начинаете терять сознание. В эти трудные минуты вся надежда на воротник - благодаря ему голова будет лежать на поверхности, и вы получите отличный шанс еще немного продержаться.
- Значит, в таком жилете можно запросто качаться на волнах и читать газету?
- Совершенно верно. Читайте на здоровье... если выкроите свободное время.
В заключение старпом напомнил, что все мы, участники экспедиции, пассажиры. Поэтому в случае кораблекрушения мы не должны выскакивать в одних кальсонах из кают, нарушая общественное спокойствие, а, наоборот, должны тихо сидеть на своих местах, играть в шахматы и ждать команду 'Оставить судно!' Вот тогдато мы обязаны, даже если партия недоиграна, спокойно выйти из кают, подняться на шлюпочную палубу и, галантно уступая друг другу очередь, занять положенные места в шлюпках.
Планы вверх ногами
И все-таки в первые дни мое настроение блуждало где-то возле нулевой отметки. Утомленные трудными сборами и насыщенными проводами, участники экспедиции отсыпались и почти не выходили из кают. Было одиноко и немного тоскливо - состояние, хорошо знакомое непрофессиональным бродягам, надолго покидающим родной дом. Угнетало и сознание того, что рядом с тобой - близок локоть, да не укусишь! - храпит в каютах живой 'материал', которому нет до тебя никакого дела.
Я бесцельно бродил по верхней палубе, вновь переживая сцену прощания и втихомолку поругивая себя за безудержный оптимизм, который погнал меня на край света, - настроение, совершенно никудышное для начала дальнего путешествия.
И в этот момент я увидел Василия Сидорова. Он стоял у фальшборта, курил и с некоторой скукой смотрел на однообразную водную гладь. Внешность его не назовешь незаурядной: человек лет сорока, среднего роста, яркий свитер обтягивает широкую грудь, на лице приметнее всего светлые глаза с часто меняющимся выражением: то мягкие, чуть ли не добрые, и вдруг - холодноватые и колкие. Бьюсь об заклад, что девяносто девять из ста физиономистов не определили бы, что перед ними - один из самых бывалых советских полярников среднего поколения.
Пожалуй, не было на борту человека, с которым я так страстно желал бы поговорить. Василий Сидоров - это имя не только воскрешало мои воспоминания о дрейфующих станциях, оно ассоциировалось и с легендарным, заветным, необыкновенно ароматным для литератора словом 'Восток' - именно так называется расположенная в недоступнейшем уголке Антарктиды станция, начальником которой шел смотревший на указанную водную гладь человек. В четвертый раз! А вы представляете, что такое четыре раза зимовать на полюсе холода? Я тогда еще не представлял, но сознавал, что Сидоров - человек, которому посчастливилось (можете заменить это слово другим, если хотите) мерзнуть больше любого из живущих на Земле людей. Знал и то, что именно ему довелось зафиксировать минимальную температуру на поверхности нашей планеты: 24 августа 1960 года Сидоров и его друзья, выйдя из домика на метеоплощадку, как зачарованные смотрели на столбик термометра, застрявший у отметки минус 88,3 градуса.
И вот этот самый Сидоров стоял в трех шагах от меня. Быть может, в другой ситуации я не рискнул бы просто так взять и подойти, но в экспедиции отношения упрощаются и этикет не требует обязательного шарканья ножкой. Поэтому я подошел и назвал себя, в глубине души надеясь, что Сидоров вспомнит нашу мимолетную встречу в центре Арктики. Вспомнил! Причем не мои разглагольствования за столом, а пластмассовый, как он выразился, 'чемоданчик' для яиц, который по настоятельной просьбе матери я действительно таскал с собой в интересах диеты.
Мы посмеялись - отличное начало для разговора, ибо в смехе присутствует нечто такое неуловимое, что вызывает доверие и стимулирует дальнейшее общение.
Первый разговор у нас был короткий, но принял абсолютно неожиданный для меня оборот. Услышав, что по договоренности я должен уйти на 'Визе' обратно, Василий Семенович неодобрительно покачал головой.
- Зря, - сказал он, и в глазах его, доселе доброжелательных, появился тот самый холодок. - Антарктиду увидеть можно и в кино. В ней пожить нужно. Хотите совет? Прощайтесь с 'Визе', перебирайтесь на материк. Уйдете домой через полгода на 'Оби'.
- Я уже сам об этом подумывал. Но разрешит ли начальство?
- Думаю, что да. Начальник экспедиции Гербович, как увидите сами, человек суровый, но покладистый. Скажете ему, что хотите пожить на Востоке, и он...
Мои глава полезли на лоб.
- На... Востоке? - переспросил я детским голосом.
- Прошу прощения, - с легкой иронией проговорил Сидоров, - не подумал, что Восток, может быть, не входит в ваши планы.
- Какие там к черту планы! - заорал я. - О Востоке я даже мечтать боялся!
- И напрасно, - засмеялся Сидоров. - Скажу откровенно: экскурсантов, которые желают просто поглазеть на станцию, чтобы потом прихвастнуть перед приятелями, я на станцию не беру - сами понимаете, лететь от Мирного полторы тысячи километров и каждый килограмм груза на учете. Но писателя возьму, потому что Восток вашим братом обижен. В свое время мечтал ко мне попасть Смуул, да подвела нелетная погода; правда, шесть лет назад прилетел Василий Песков, но, к превеликому обоюдному сожалению, обстоятельства вынудили его через часок этим же бортом отправиться обратно. И получилось, чти о Мирном написано в нескольких книгах, а про Восток - разве что сенсационные данные о наших морозах и прочих радостях... Да, - спохватился Сидоров, - об условиях жизни на станции знаете? Сердце здоровое? Давление?
Я кивнул.
- Тогда лады. Буду просить у Гербовича разрешения. Приступайте к знакомству - новая смена почти целиком идет на 'Визе'. Кстати, утром я собираю ребят на совещание. Приходите без церемоний, послушайте и окончательно для себя решайте.
- Но я уже все решил!
- Ну тогда до завтра.
Сидоров ушел, а я, до крайности взволнованный и ошеломленный неожиданным поворотом своей антарктической судьбы, побрел на бак, чтобы на холодке привести в порядок нервную систему, ибо каждая клеточка моего организма ликовала и пела.
Трагедия с Гамлетом
Жизнь не может позволить, чтобы одному человеку во всем бессовестно везло.
Поэтому пролив Зунд мы проходили поздно вечером, и замка Гамлета я не увидел.
Вместо замка Кронборг в Элсиноре - его очертания.
Ладно, хоть очертания, а увидели Замок Гамлета! Это ведь тоже большая удача - своими глазами увидеть контуры места событий, которые дали Шекспиру сюжет для величайшей драмы в истории литературы. Самые эрудированные из нас делились своими знаниями:
- Во-он там, в той башне, а может быть, и в другой, Гамлет пронзил шпагой Полония. А в этой или в той дрался с Лаэртом. А там, где ничего не видно, потому что это двор, а он за башнями, Гамлет учил бродячих актеров театральному искусству.
- А тень, где ему тень отца являлась? - волновались слушатели.
- Как где? Сам понимаешь - тут. Или там. Одним словом, где-то здесь. В двух-трех кабельтовых.
И в этот момент доброй сотне людей, которые пожертвовали сном, чтобы увидеть знаменитый замок, был преподнесен неприятнейший сюрприз. Один из тех всезнаек, которые, будучи битком набиты апломбом, пичкают слушателей невыносимо точными сведениями, гнусно изрек:
- Как свидетельствует элементарный курс истории, к замку Кронборг реальный Гамлет, принц Датский, не имел никакого отношения. Ситуация с Гамлетом, использованная В. Шекспиром (язык бы у тебя отсох,
