стульев'. В 'Кабачке' под эту польскую 'малину' можно было петь все равно какие песни: сегодня польскую, завтра - чешскую, в другой раз - итальянскую. Мондрус приглашали, потому что постоянно искали тех, кто мог петь на иностранных языках. И она всегда появлялась под своим именем. Ведущий так и объявлял: 'У нас в гостях Лариса Мондрус'. Как правило, она приезжала со своими записями от 'Мелодии', и они выбирали что-то по вкусу. 'Кабачок', в котором царил, я бы сказал, не совсем советский режим, а такой, знаешь, 'народно-демократический' (говорили так: 'В Польше - немножко больше'), был своеобразной творческой отдушиной для нас.
Вскоре опять отменили сольники. Всем без исключения. Каждый гастролер обязан был по-новой сдавать худсовету свою программу. А утвердят ли?.. Могут ведь и 'прокатить', если захотят.
В общем, с известной долей осторожности, боясь обременить прежним знакомством, я подошел к Щербакову: помнит ли он меня? А он даже обрадовался: 'Ну что ты, Эгил, кто же забывает друзей молодости?' И даже пригласил нас в гости. Он жил с той же женой-рижанкой, что и десять лет назад, в хорошей квартире. Имел дачу, но машины у них не было, и я на этой почве оказывал ему небольшие транспортные услуги: что-то привезти, отвезти.
Как-то выпивали у него, и я по привычке начал нести свою политическую ахинею. А у них гостил родственник с Украины. Смотрю - Володина жена заморгала, а он сам толкает меня в бок. А я под балдой гну свое, думая: 'Ну что ты меня толкаешь? Ведь если родственник, значит, свой человек, пусть слышит'. А родственник оказался каким-то начальничком из украинского КГБ. Володя, конечно, такого патриота из себя строить стал, что я выглядел просто как белая ворона, антисоветчик.
Но в других случаях с ним можно было говорить обо всем и открытым текстом. Я его прямо спросил: 'Ты можешь помочь нам? У нас проблема с сольным концертом. Да и ставку Ларисе не можем никак повысить'. Лара пела уже в 'Москонцерте', а за выход получала 10 рублей 50 копеек - по тарифу, установленному еще в Риге, в то время как у Кобзона ставка равнялась 16 рублям, а потом 19. Не говоря уже о Магомаеве. Его официальный гонорар за концерт составлял 100 рублей, но это, правда, тариф 'классического' певца высшей категории.
'Я попробую,- сказал Володя,- но, вы понимаете, нужен определенный репертуар'. Это мы знали и готовили к сдаче новую программу, совершенно непохожую на то, что Лариса собиралась петь в концертах. Такую выхолощенную, идейно-патриотическую. Понятное дело, Мурадели, Фрадкин, Аедоницкий, Птичкин...
Володя не подвел нас, пришел, как и обещал, на прослушивание. Мы отработали в зале 'Москонцерта' программу, вышли в коридор, ждем. Комиссия совещается. Любопытство разбирало меня. Я чуть приоткрыл дверь, стараясь разобрать, о чем идет речь. Слышу отдельные фразы Щербакова: 'Мондрус певица еще молодая... все впереди... Программу еще надо сильно смотреть... Многому ей еще надо учиться...' Мягкий такой разнос идет. 'Ну,- думаю,зарезал друг-приятель...'
Худсовет кончился, все выходят. Щербаков, поравнявшись со мной, тихо промолвил: 'Все в порядке'.- 'В каком порядке?! - вскипел я.- Ты же такого наговорил, что нам просто крышка!' - 'Это же для дела,- возразил он.Главное ты, значит, прослушал. Я же в конце заявил: 'Хотя это еще надо заслужить, но как певице молодой и многообещающей давайте попробуем разрешить ей сольный концерт'. Выдадим ей аванс на будущее и, я надеюсь, она оправдает наше доверие'.
В самом деле, при голосовании вопрос был решен в нашу пользу.
'Так вы довольны? - поинтересовался при следующей встрече Щербаков.Сольный концерт вы получили'.- 'Да, да, спасибо тебе огромное!' - 'Теперь Ларисе надо заняться своим образованием'.- 'То есть?' - не понял я. 'Чтобы двигаться дальше, надо, чтобы она где-то училась. Солидная артистка должна быть с образованием'.
Щербаков повел нас к своему приятелю, директору училища имени Ипполитова-Иванова, и прямо в кабинете выложил без намеков суть дела: 'Вот наша замечательная певица Лариса Мондрус, кумир миллионов, гордость советской эстрады. Надо ее сейчас же оформить студенткой. Это необходимо для дальнейшей карьеры'. Лариса сразу перетрусила: 'Ой, это же занятия, а у меня постоянно гастроли...' - 'Да тебе и ходить не придется,- успокоил Володя.- Это так, чтобы только в нужном месте сказать: 'Вот Мондрус учится, повышает свой уровень'.
Один раз я действительно привез ее на занятия. Студенточки там молоденькие. Безголосые. По-моему, если не изменяет память, там и никому не известная Пугачева сидела. Мы ее узнали, потому что на радио с ней встречались. Лариса на фоне этих неоперившихся девочек выглядела несколько заносчиво - как же, звезда! - но педагог был доволен: 'Сегодня у нас присутствует всеми нами любимая Лариса Мондрус. Она тоже будет у нас заниматься...' Больше Лариса ни на каких занятиях в училище не появлялась.
Потом состоялось заседание тарификационной комиссии при Управлении культуры Моссовета. Председательствовал Щербаков. Опять он выступил и развел такую критику, что я почувствовал: земля уходит из-под ног. Однако Володя четко выстроил свою речь: сначала 'крыл' ('молодая еще... неопытная... ставка для нее высока...'), затем менял интонацию, давал обратный ход 'трудолюбива... работает над собой... дает сольные концерты,.. учится в Ипполитова-Иванова... будем надеяться, оправдает оказанное доверие...').
Расчет оказался верен. Ларисе назначили ставку 13 рублей. Теперь за сольник она могла официально получать три ставки плюс 25 процентов, то есть 48 рублей. Два сольника в день - это почти 'стольник', жить можно.
Наши маленькие победы являлись, по сути, гримасами Системы. С одной стороны, где-то наверху Мондрус не признавали за 'свою', как, допустим, Воронец и Зыкину или даже Дорду, а концертные ставки априори предназначались для маститых, 'заслуженных', преданных власти. Но с другой - удавалось порой вырывать какие-то куски у этой самой власти.
Вообще, Борис, мы тогда очень зациклились на меркантильности. От Рознера ушли, как только поняли, что он нас водит за нос. Бочевер устроил нам прописку и сразу стал не нужен. Получив разрешение на трехкомнатную квартиру, мы тут же забыли о нашем благодетеле Цивине. На уме только гастроли, левые концерты, дополнительный заработок - все во славу золотого тельца. Цинично, да?
С учебой тот же вариант. Как только выбили ставку, так сразу спросили себя: для чего нам училище? Для Щербакова, что ли? Так он нас 'не доставал'. Решили, что учебы с нас хватит. Для приличия вывезли директора училища на хороший обед, дружески поговорили - и вопрос был закрыт. Дело спустили на тормозах.
Был момент, когда приказ о повышении концертной ставки Мондрус нуждался в утверждении чиновника из Министерства культуры РСФСР, некоего Любимова. Дело в том, что ставка республиканская. Я обратился к всеведущему Паше Леонидову: 'Ты же у нас спец, вхож в высокие инстанции. Надо сунуть взятку, а мы не знаем кому...' - 'Это смотря по обстоятельствам'.'Любимову можно дать?' - 'Боже упаси! Лучше какой-нибудь подарочек купите'.
Мы попадаем на прием к Любимову и входим, так сказать, в личный контакт. Рабочий день как раз заканчивался. Я сказал: 'Мы на машине, можно вас домой подвезти?' Он не возражал. Сели в наши 'Жигули': Лариса за рулем, он - рядом, я - сзади. Мы заранее приготовили симпатичный такой набор серебряных с позолотой ложек, в красивой коробке. Когда подъехали к его дому, я протянул ему подарок: 'Мы хотели немножко отблагодарить вас, примите на память небольшой сувенирчик'. Он взял, не ломаясь. Все произошло в порядке вещей. Это было единственное наше соприкосновение с проблемой взяточничества.
Отрабатывая гастроли по стране, мы делали свой 'чес' так, как будто каждый день - последний. Под Красноярском, помню, выступали в закрытом городке. Выезжали туда, словно в Западный Берлин - кругом колючая проволока, часовые, проверка документов. А внутри ничего, городок чистенький, аккуратный, жители - сплошь ученые и инженеры. Мы давали по три концерта в день, и каждый в двух отделениях. Лариса так выкладывалась, что иногда путала, какое платье надеть, какую песню петь. Выходила из комнаты отдыха с Люсей Дородновой и спрашивала музыкантов: 'Ребята, я не опоздала? Что у нас сейчас? Первое отделение второго концерта, или второе третьего?' Она просто обалдевала от нагрузок, которые мы взваливали на себя.
Вдруг после очередной поездки Галина Федоровна, зав. концертным отделом, сообщает нам: 'А сольные концерты опять всем сняли'. Расстроились, конечно, но не очень. Нам к этому не привыкать. Так всегда было: либо у всех снимают (оставляют только Кобзону и Зыкиной), либо только у Мондрус в наказание за
