Шлагбаум не выпускает нас со стоянки. Высунув руку из окна, Эгил снова сует в прорезь автомата пластиковую карточку.
- Я оч-чень извиняюсь, не тем концом... Так, теперь все в порядке.
Выезжаем на автобан и с ходу включаемся в ликующую симфонию шуршащих шин и высоких скоростей. Мне до сих пор не верится, что я в Мюнхене и очень скоро увижу Ларису Мондрус. Что меня ждет: разочарование или щемящая встреча с прошлым?
- Далеко нам?
- Минут сорок, и будем дома.
Спидометр показывает сто двадцать. За окном типично немецкие ландшафты: сочная зелень разных оттенков, ухоженные домики, улыбающиеся розовощекие бюргеры.
После некоторой паузы Эгил подает голос:
- Значит, Борис, завтра с утра мы работаем весь день, отвечаем на твои вопросы...
'Ого,- смекаю я,- дает понять, что меня вызвали не прохлаждаться'.
- ...а послезавтра, в воскресенье, едем на премьеру спектакля. Заодно посмотрим замок Нойесшванштайн.
'Ну, это другое дело',- успокаиваюсь я.
- А что за спектакль?
- О баварском короле Людвиге Втором. Его история как раз связана с замком. Они этот спектакль готовили полгода, собрали актеров со всей Европы. Между прочим, театр построен как бы только для этого представления. Такую рекламу сделали! Им надо окупить затраты.
- Окупить затраты? Одним спектаклем?
- Да, 'Людвигом'. Хотя в принципе там можно давать любые концерты.
- А где этот театр?
- В Фюссене. Километров восемьдесят от Мюнхена.
- Кто же там будет смотреть? Городок ведь, наверное, небольшой?
- Тут все на машинах.
'Ах да, об этом я как-то забыл, другой уровень жизни'.
Через полчаса Эгил свернул на другую дорогу.
- Я так полагаю, что Мюнхен остался в стороне?
- Да, так быстрее. Мы уже в Грюнвальде.
- Грюнвальд! 'Зеленый лес' в переводе?
- Почти. Когда мы сюда переехали, Грюнвальд был натуральной деревней. Кругом крестьянские хутора, пасущиеся скот. Вот здесь,- он показал на красивый двухэтажный, в баварском стиле дом,- был самый настоящий хлев.
- А сейчас, я погляжу, здесь много строится.
- Да. И взялись почему-то именно за нашу улицу. Вообще я тебе скажу, Борис, Грюнвальд - это самая тесная концентрация богатства в Германии.
- Что свидетельствует, говоря по-русски, и о вашем социальном положении.
- Живем в хорошем районе. Лучшем, какой только есть не только в Мюнхене, но во всей стране. Но что касается предела... Здесь говорят так: наверх - нет никаких границ.
- Понятно.
Мы въехали на тихую, совершенно безлюдную, змеевидную улочку, по обеим сторонам которой утопали в зелени островерхие особняки, и через пару минут остановились.
- Вот мы и дома. Выходим.
Шварц отпирает калитку, и я - пусть это не покажется тривиальным - с волнением иду вслед за ним по узкой плиточной дорожке. Аромат цветущей сирени кружит голову. Сейчас я увижу светоч моих грез, услышу эхо моей молодости.
Входим в дом, и на пороге нас встречает ослепительной улыбкой Ла-ри-са Мон-друс! В желтой блузке и белых легинсах, чуть располневшая, но ей это к лицу. Тридцати лет разлуки как не бывало. Сразу вспомнился Северянин: 'блондинка Эсклармонда, цветя бальзаколетнею звездою'. Она по-прежнему очаровательна, но совсем другая, не 'наша' и совсем непохожа на девушку-брюнеточку, оставшуюся в прошлом.
- Лара, это Борис.
Я целую ей руку и говорю банальность:
- Наконец-то я вижу знаменитую певицу Мондрус.
Она смеется:
- Уже давно не певицу.
Я суетливо лезу в сумку, достаю подарки. Ларисе - пару коробок шоколадных конфет...
- О, московские! Как я по ним соскучилась...
...Эгилу - оригинальную полуторалитровую бутылку 'хванчкары'.
- А откуда ты узнал, что это мое любимое вино? Как у товарища Сталина.
- Взял по наитию. И, как видишь, не прогадал. Это не подделка. Натуральное вино 1998 года. Тут вот, на этикетке, сказано, что даже глина, из которой изготовлена бутылка, обладает целебными свойствами.
- Разберемся. Так, Лара, я думаю, ты Борису сейчас покажешь его комнату, а через час нас ждут в ресторане.- И, обращаясь ко мне: - Мы заказали обед, чтобы дома не возиться.
- О'кей!
По винтовой, как штопор, лестнице мы с Ларисой спустились вниз и очутились в просторной комнате, больше похожей на небольшой зальчик. Если бы не окна, выходящие наружу почти вровень с травяным покровом сада, я никогда бы не подумал, что попал в подвальное помещение. Как и в гостиной, здесь во всем преобладал белый цвет: белые стены, потолок и даже пол устлан светлым паласом. Главной достопримечательностью помещения являлся черные рояль фирмы 'Стейнвей и сыновья' - тот самый, что в телефильме Панича. Так вот где он снимал маленького Лорена. Но теперь на стене, за роялем, красовались не абстрактные картинки, а 'почетные грамоты', полученные, очевидно, юным пианистом на различных конкурсах. Однако Лорен, судя по последним фото, сейчас далеко уже не малыш.
Пока я озирался по сторонам, Лариса стелила мне постель на диван-кровати.
- Вообще это комната Лорена, но сейчас она в твоем распоряжении. Здесь ты будешь спать. Что еще? Туалет рядом, подниматься никуда не надо. Пойдем, покажу.
Мы вышли из комнаты, и она тут же открыла дверь рядом.
- Вот видишь, тут и душ. Это твои полотенца... А та дверь... пойдем туда...
Мы очутились в помещеньице, где урчала стиральная машина.
- Здесь у нас хозяйственная комната, тут я стираю, глажу... А там кладовка - наш винный погребок.
Она весело щебетала, блондинка Эскармонда, а я украдкой 'цеплялся' за ее лицо, иногда встречался взглядом с ее оливковыми глазами и все больше утверждался в мысли, что наши давнишние мимолетные свидания - плод моего воображения. Я видел, что она нисколько не притворяется и абсолютно не помнит наш поцелуй в ресторане 'Охотник', ни короткую встречу в Останкине, ни тем более случайное знакомство в Майори, 'на солнечном пляже в июне...' Впрочем, что за нелепые надежды? Говорят, человек меняется каждые семь лет, а тут минула целая вечность! И мои мысли ничего, кроме ненужной неловкости, в ситуацию не добавляют.
- Ну, я тебя покидаю, Боря. А в пять поднимайся наверх. Или Эгил зайдет.
Лариса прикоснулась к моей руке как-то подчеркнуто нежно.
- Отдыхай.
Я остался один и первым делом проверил работу писсуара. Сразу едва слышно зашумела вентиляция. Европа! Ненавязчивый бытовой сервис.
Я вернулся в комнату Лорена, скинул пиджак и опрокинулся навзничь на постель. Благодать. Целых десять дней не нужно ни о чем заботиться. Нет, разумеется, я приехал не развлекаться и не любоваться баварскими замками, а работать. Но я готов променять любой московский или подмосковный отдых на такую работу, как беседы с Ларисой Мондрус в Мюнхене! Это же надо понимать!
Надо мной, на стене, в рамочке под стеклом пергаментной желтизны лист со странными закорючками. Я
