- Спал как убитый.
- Чай? Кофе?
- Чай. А где Лорен?
- Лорик уже умчался на занятия.
- Науки юношей питают... Вот, кстати, книги, которые я обещал. 'Московская эстрада в лицах' и справочник 'Кумиры российской эстрады'. Тут есть и о Ларисе.
Эгил раскрывает 'Московскую эстраду' и сразу начинает читать вслух справку обо мне, причем с середины текста.
- Лара, послушай! 'Б. А. Савченко хорошо знает нашу эстраду, лично знаком со многими артистами. Общение с ним с первых минут убеждает вас - Б. А. Савченко знает все об эстрадных артистах, может мгновенно напеть любую песенную мелодию или рассказать что-нибудь из их жизни'...
- Это перебор,- прерываю я Шварца без всякой рисовки.- Даю слово, что я этого не писал. Самодеятельность редакции.
- Не скромничай...- Эгил листает книгу.
- Нет, серьезно.
- А где ты взял фото Ларисы?
- Пришлось переснять из книжки 'Молодые исполнители', изданной аж в 1962 году.
- Да, как давно это было.
После завтрака мы перемещаемся в гостиную. Пока Эгил возится с микрофоном, Лариса ставит на стол бутылку сухого вина и начинает голосом выдавать такие фиоритуры и так 'играть' своими оливковыми глазками, что я сразу догадываюсь: Лолита Торрес!
- Замечательно!
- Правда? А это кто?
Теперь уже идет песенка со словами.
- 'Же не сюи па риш а миньон, же сюи турне? же ситроен...'
- Ив Монтан. 'Большие бульвары'.
- Похоже?
- Копия!
- Я всю жизнь была обезьянкой, любившей петь на разных языках, абсолютно не понимая смысла слов.
- А кого-нибудь из наших можешь спародировать?
- Я очень Пьеху любила.
Мондрус вдруг становится театрально-серьезной и протягивает вперед руки:
- 'Вновь зима в лицо мне вьюгой дунуля, и навстречу ветру я кричу: 'Если я ть-ебя придумала...'
Снова заразительный смех:
- '...встань таким, как я хочу...'
Даже Эгил заулыбался.
- Это у Лары коронный трюк.
Мы усаживаемся вокруг овального стола.
- Ну, Борис, с чего мы начнем?
- А прямо с эмиграции и начнем.
Шварц подвигает микрофон жене:
- Давай, Лара, начинай. Ты у нас главное действующее лицо.
- Ну, Эгил, я не знаю.
- Вот вы прибыли в Вену,- подсказываю я,- а что дальше?
(Из-за плотности информативного материала я опускаю 'беллетристику' и оставляю только речь моих героев.)
ЛАРИСА. Да... Мы прилетели поздно вечером, поэтому дорогу от аэропорта до замка Шонау под Веной, где нас разместили, я не видела. Поскольку была пятница, евреи отмечали шабад. Я смотрю - там, в большом зале с длинными столами, наши эмигранты уже сидят в еврейских кипочках. Вчера еще эти еврейцы дышали всем советским, никто ни в Бога, ни в черта не верил, а тут вдруг все, даже маленькие детки, превратились в таких набожных. Я удивилась. Из одной лживой страны попала в другую. Мы же не для этого сюда вырвались, чтобы стать прихлебателями чьей-то религии. Нашей мечтой была свобода, а не какая-то страна обетованная, хотя первоначально мы думали именно об Израиле. Да...
ЭГИЛ (берет инициативу в свои руки). У Ларисиной мамы целый комплекс развился по поводу нашего отъезда. Лейтмотив: я украл ее дочь! Сначала забрал ее в Москву, а теперь увожу неизвестно куда.
Когда дело дошло до оформления документов, мы ее родителям говорили только одно: 'Вы же первые подали нам эту идею'. Особенно Гарри кокетничал: 'Вот вы поедете в Израиль, и, если там будет хорошо, мы тоже вслед за вами...' А в Шонау нас постигло глубокое разочарование: настоящая лагерная атмосфера. Никто нас, как Солженицына, не встречал с распростертыми объятиями. И первую ночь эмигранты переночевали в одном большом зале.
На следующий день наш сосед по столу, некто Лев Ройтман, за завтраком возмущался: 'Что за бодяга, развели тут религиозность...' Он вышел во двор покурить, а ему говорят: 'В шабад нельзя зажигать огня'. Он психанул: 'Что?! Кто-то мне будет запрещать курить?! Это называется свобода! Да на черта мне ваш Израиль! Поеду лучше в Америку!'
Я в принципе с самого начала не собирался в Израиль, но боялся об этом сразу сказать Ларе. Потому что тогда получалось, что я свою маму забрал, а ее как бы лишил родителей.
После завтрака я разыскал руководителей и заявил, что мы артисты: я музыкант, моя жена - известная певица Лариса Мондрус, и нас не устраивают их условия. Всем этим табором в Шонау заправляла одна семейная пара, и они сразу как-то прониклись, увезли нас к себе домой, накормили обедом. Потом так тихо, интеллигентно принялись обрабатывать нас, описывая все прелести жизни в Израиле: и страна, мол, красивая, и культура древняя, и артисты там нужны, и жилье нам сразу предоставят, большой заем дадут, чтобы оплатить первый взнос...
Из Шонау нас перевели в отдельную квартиру. Но в понедельник, когда требовалось окончательно определиться с ответом на вопрос 'куда вы поедете?', Лариса однозначно заявила: 'Не хочу ни в какой Израиль'. Я облегченно вздохнул.
Как только мы отказались от Израиля, нас тут же машиной отправили в другой пансионат, где эмигрантами занимался ХИАС. Обстановка еще хуже, чем в замке Шонау. В зале полумрак, сырость, холодина. Все помещение обогревалось небольшой печуркой, которую топили угольными брикетами.
Появился солидный 'герр', представившиеся Генрихом Деймом. Говорил он немножко с польским акцентом. К нам отнесся с особой вежливостью: 'Господин Шварц... Лариса Мондрус... Много слышал о вас...' Я обрадовался: слава богу, молва о нас дошла сюда, и мы кому-то нужны. Сейчас начнут пихать на радио, устраивать интервью, встречи с продуцентами (продюсерами.- Авт.). Но Дейм оказался не тем важным 'герром', за которого мы его поначалу приняли. Он промышлял антиквариатом, имел магазинчик, скупал у эмигрантов по дешевке все, что можно скупить. Дейм полагал: раз мы известные люди, значит, есть чем поживиться. И проявил активное к нам внимание: устроил экскурсию по Вене, пригласил к себе домой, вообще показал себя довольно милым и тактичным человеком. К сожалению, предложить ему мы ничего не смогли и вскоре так же интеллигентно с ним расстались. Он все понял, но на прощанье даже подарил нам фарфоровую розочку. 'Эти два щита,- показал он на заводскую эмблемку безделушки,- даже лучше, чем Мейснер'.
Ночью нас поездом отправили в Италию. И надо же, в вагоне я нос к носу столкнулся с Ефимом Салгаником, с которым познакомился на Ярославском вокзале в Москве. Он тоже отказался от Израиля, рассчитывал попасть в Соединенные Штаты.
В Риме эмигрантов разместили в пансионате 'Ла Мармора'. Паршивенький такой пансионат, больше похожий на советское общежитие, но кормили три раза в день. Там мы тоже не задержались. Получили каждый денежное небольшое пособие и общий приказ: ехать электричкой до Остии Лидо и обратиться там в бюро по найму жилой площади... Лара, ну давай, ты продолжай.
ЛАРИСА. Эгил, ты так хорошо рассказываешь... Послушайте, а у нас вино не прокиснет?
Шварц пошел за штопором. Заодно прихватил и бутылку минеральной. Выпили кто что, съели по
