приподнялся, вывернув голову. Похоже на старинные ноты. Вот и 'готические' слова поверх нотных линеек. Наверное, песня какого-нибудь XIV или XV века.
Справа у окна - стол с компьютером, ворох журналов. Рядом музыкальный центр. На подоконнике другого окна покоится модель парусника. На стенах несколько картин с явно латышским 'колоритом': взморье, полуабстрактные женские фигуры в шляпах... У противоположной от рояля стены - красный диванчик, кресла, журнальный столик. Все современно, модно. Все - от золоченых дверных ручек до светильников на потолке - в стандартах 'евро', и в то же время от всей обстановки веет холодком и искусственностью. Не хватает в этом царстве вкуса каких-то безделушек, вещного хлама, художественного беспорядка, которые, по моему разумению, и создают домашний уют. Хотя, может быть, у меня отсталые представления о домашнем уюте.
В назначенный час я поднялся в гостиную. Лариса уже переоделась в синий костюм и выглядела очень элегантно. Такая женщина будет украшением мужчины во всяком обществе, на любом рауте.
Приехал из школы Лорен, и первое, чему я поразился, знакомясь с ним,это его почти двухметровый рост ('Метр девяносто семь',- уточнил он.) От того маленького вундеркинда, певшего в фильме Панича вместе с мамой 'Сулико', не осталось и следа. Передо мной стоял интересный и ужасно высокий юноша с пытливым взглядом из-под сильно диоптрических очков. Полагаю, что пока я пищу книгу, он прибавит в росте еще пару сантиметров.
- Так, все в сборе. Тогда идем! - скомандовал Эгил.
На улице он выгнал из гаража платиновый 'БМВ'.
- Борис, обрати внимание на номер.
Я прищурился.
- 530 ЛМ.
- ЛМ - это Лариса Мондрус!
- Да-а? Что, специально подбирали?
- Почти.
Ехать пришлось недолго, всего пять минут. В Грюнвальде вообще, как я позже убедился, от дома Мондрус до любой нужной точки - булочной, почты, ресторана, ее магазина - езды пять-шесть минут, все рядом.
От итальянского ресторанчика 'Вилла романа', куда привез нас Эгил, я ожидал чего-то необыкновенного, но обед показался мне на редкость заурядным: суп-пюре непонятно из чего и нелюбимое мной спагетти. Уловив, вероятно, в моем взоре признаки некоторого разочарования, Эгил заговорил о том, как в России он ненавидел макароны.
- Все потому, что в ресторанах макароны подавали, когда кончалась картошка. А я вырос в Прибалтике. Мой вкус формировался на культуре картофеля. И вот в первый год пребывания в Мюнхене нас пригласил в гости аранжировщик Борис Йоич (я отметил, что здесь имя Борис он произнес правильно, с ударением на втором слоге). И угощал спагетти. Я как увидел эти макароны, стал морщиться. Но он подал к ним чесночный соус, и под красное вино это блюдо пошло за милую душу. С тех пор мне нравятся итальянские спагетти, и Лариса готовит их отменно.
Перспектива каждый день отведывать спагетти, пусть даже в исполнении Мондрус, меня не очень обрадовала. Впрочем, за мое пребывание Лариса их так ни разу и не приготовила. Я и во Флоренции, и в Венеции, и в Риме неоднократно пробовал эти макароны, и почему-то мне всегда на ум шла крамольная мысль: итальянцы совсем не умеют их готовить. Возможен и другой вариант: там, где мы питались, их действительно плохо готовили. Но все-таки фирменное блюдо, гордость нации - оно должно быть прилично на вкус и в дорогом ресторане, и в траттории, и в забегаловке.
Здесь спагетти мне тоже не повкусилось. А вот вино мы пили хорошее в меру терпкое, легкое, пьянящее. Обед носил больше дипломатический характер, мы приглядывались друг к другу, но один вопрос все же поверг меня в смущение. Он был задан Ларисой в самом начале трапезы с подчеркнутым (или мне так показалось) обращением на 'вы'.
- Боря, расскажите немного о себе. Мы же о вас ничего не знаем.
Я едва не поперхнулся. Вот-те раз! А зачем тогда рисковать, в гости приглашать? Ничего не попишешь, я приступил к 'стриптизу': родился... учился... работал... писал...
- Впрочем, я привез вам пару своих книг, забыл сразу отдать, там обо мне все написано. А то самому о себе рассказывать как-то неловко.
'Неудобных' вопросов мне больше не задавали. После столь позднего обеда, по российским меркам больше похожего на ужин, я намеревался прилечь на часок, но Лорену вздумалось поупражняться на рояле, и желание расслабиться пришлось на некоторое время подавить.
Лариса ушла наверх переодеваться, а мы с Эгилом остались в полумраке гостиной смотреть телевизор. Собственно, смотрел только он, а я, ни черта не понимая языка, при сем лишь присутствовал. Потом стал прислушиваться к звукам рояля, доносившимся из 'моей' комнаты. Лорен играл интермеццо Шумана.
Наконец появилась Лариса:
- А что вы смотрите? И почему бы нам не выпить?
Она достала из серванта коньяк, коробку тонких шоколадок 'After Eight' ('После восьми'). Предложение было встречено с энтузиазмом.
После рюмки 'Камю' я почувствовал, что начинаю понимать немецкую речь, звучавшую с экрана телевизора. На самом деле Эгил и Лариса кратко переводили мне суть.
Шла передача, посвященная известному актеру Клаусу Кински, не так давно умершему. Показывали отрывки из фильма 'Фицкарральдо', где актер играл главную роль. В промежутках режиссер Вермер Херцог рассказывал о разных происшествиях на съемках фильма. Оказывается, Кински отличался крайней эгоцентричностью, если не сказать, был просто ненормальным. Даже в нашем кинословаре (это я потом вычитал) отмечалось, что 'творческую манеру Кински характеризует подчеркнутая эмоциональность, склонность к акцентирование психопатологических моментов'. Херцог вспомнил о том, что актер впадал в бешенство, если внимание окружающих не концентрировалось на его персоне. Однажды на съемках в Перу произошел такой эпизод. Одного из рабочих, пиливших лес, укусила самая ядовитая там змея. Смерть наступала уже через пять минут после укуса. Рабочий выронил пилу и замер на мгновение. О том, чтобы бежать в деревню к доктору, и думать было нечего. Бедняга снова схватил пилу и одним движением отсек себе ступню. В этой ситуации Кински вдруг устраивает целую истерику, потому что все внимание киногруппы переключилось на этого бедолагу-рабочего.
- Потрясающе! - вырвалось у меня.- Целый сюжет для небольшого рассказа. А Наталья Кински не имеет к нему отношения?
- Это его дочь,- ответила Лариса.- Тоже большая оригиналка. Она сначала вышла замуж за арабского режиссера и своего сына назвала Алешей. А вторым ее мужем был старик Каунт Бейзи, джазовый пианист. Но они тоже разошлись, незадолго до его смерти.
'Какие страсти кипят в этом западном мире,- подумалось мне.- А еще говорят, что здесь скучно жить'.
- Эгил, у нас рюмки пустые,- напомнила мужу Лариса.- Боря, немцы, когда чокаются, говорят друг другу 'цумволь'!
- Мы в России говорим 'будем'! Еще я слышал 'прозит', 'чин-чин', 'сколь'... А 'цумволь' - это для меня открытие. Красиво звучит. Цумволь, Лариса!
- Цумволь! - очаровательно улыбнулась она.
- Цумволь! - присоединился к нам Эгил.
В общем, пока Лорен разбирался с Шуманом, мы изрядно 'нацумволились'. Достойное завершение напряженного дня.
Глава 1
ТРОЙНАЯ ИЗМЕНА РОДИНЕ.
'Я всю жизнь была обезьянкой'.- Замок Шонау.- Прелести Остии Лидо.'Нон пенсаре а ме'.- 'Согласны ли вы вступать в контакт с публикой?' Приезд Эрны Шульциг.- Договор с 'Царевичем'.- Нелегальный переход границы.Арбайтерсамт и Кюнстлердинст.- Здравствуй, Мюнхен!
Проснулся я под шум слабо моросившего за окном дождя и, как ни странно, испытал от этого некоторое облегчение: самое время для работы. А светило бы солнце - потянуло бы на воздух, изнывал бы от соблазнов увидеть местные достопримечательности.
На кухне меня уже ждали. Лариса суетилась у плиты. Шумел чайник. На столе вареные яйца, крупные, 'мясные' помидоры, нарезанные ветчина, сыр, колбаса - все свежайшее, ароматное.
- Доброе утро. Что-то погода испортилась.
- Да, но это ненадолго, прогноз обещали хороший. Как спалось на новом месте?
