- Да нет, тут у меня тройная защита.
Свернув за угол, мы оказываемся на просторной старинной площади. Вдоль ближайшего к нам здания тянется двойной ряд столиков. Усаживаемся за один из них.
- Это заведение называется 'Фельцер вайн штубе'. Здесь внутри дома большие винные погреба. Подают в основное германское вино.
- Тогда вместо пива я приму, пожалуй, бокал белого.
- Ну а я ударю по минералке.
Подходит официант.
- Борис, ты какое вино будешь?
- Все равно. Что-нибудь сухое, немецкое.
Брюнетистый официант улыбается:
- Я понимаю по-русски. Вы из России?
- Господин из России,- поясняет Эгил,- а я здешний.
- А вы откуда? - интересуюсь я.
- Югославия.
- Понятно...- Я хотел что-то добавить про Косово и Милошевича, но воздержался.
Тема с официантом исчерпана.
- На этой площади, Борис, и произошел в ноябре 1923 года первый нацистский путч. Гитлер самозванно объявил себя канцлером. Но тогда Веймарская республика уже окрепла, чтобы справиться с фюрером. Как тебе, вероятно, известно, он был заключен в тюрьму города Ландсберг, где и написал свою пресловутую 'Майн кампф'.
Я тихо изумился: вот, оказывается, в каком историческом месте мы присели. И я по-новому обвел взглядом периметр площади, напряженно всматриваясь в кайзеровские и даже средневековые постройки, пытаясь уловить дух времени.
- Вот то сооружение с каменными львами именуется Фельдхеррен-халле. Это памятник баварским полководцам XVIII века. Потом там добавилась крупная пластика в честь погибших баварцев в войне с Францией в 1870-1871 годах. Еще позже установили настенную плиту в память павших баварцев в Первой мировой войне. Вот почему Гитлер выбрал этот монумент для своей манифестации. Вообще Бавария долгое время являлась независимым королевством и воевала то на стороне Австрии, то на стороне Пруссии, а в 1871 году вошла в состав вновь образованного Германского рейха. Свой 'особый' статус Бавария сохранила до наших дней, но он носит скорее опереточный характер.
Контрасты солнечного света и тени придавали особую рельефность сооружению, а зеленые 'потекшие' морды львов вызывали ассоциации с трагическом прошлом. Где-то все это я уже видел... Точно! Вспомнились кадры немецкой хроники, где на ступенях Фельдхереен-халле, под тремя широкими арками, стоял бесноватый фюрер в окружении приспешников, а вся площадь была занята строгими аккуратными колоннами штурмовиков.
- Правее, обрати внимание, собор XVIII века - Театинер-кирхе Святого Гаэтана.
- Как называется эта площадь?
- Одеон-плац.
- Запомним!
Официант принес наш заказ.
- Я хотел продолжить, Борис. Работу на станции мне не дали, но Орест предупредил, чтобы я оставался начеку, американцы, мол, планируют открыть прибалтийские редакции.
- А их не было, что ли?
- В том-то и дело. Положение сложилось парадоксальное. Латыши, литовцы и эстонцы, оказавшись в эмиграции, гордо заявили: 'Мы не признаем включение Прибалтики в состав СССР. Поэтому не пойдем работать на радиостанцию, вещающую на Советский Союз'. И поскольку власти США тоже считали незаконным интеграцию Латвии, Литвы и Эстонии в состав Союза, то конгресс принял решение, солидарное с интересами эмигрантов: прибалтийские республики СССР на 'Свободе' представлены не будут.
Другая радиостанция, 'Свободная Европа', тоже не имела прибалтийских редакций, потому что ее пропаганда нацеливалась на формально независимые восточноевропейские страны, а Латвия, Литва и Эстония суверенитетом не обладали, считались входящими в состав 'братских республик' Страны Советов.
К нашему приезду американцы уже пересматривали ситуацию, признав свою политику в отношении Прибалтики ошибочной. Вот почему Орест говорил, что все может быстро измениться и следует быть на стреме.
- Значит, пока оставалось подавать Ларисе пальто?
- Нет, помог опять же случай. В 'Полидор' мы попали практически прямо с улицы. Точно так же, гуляя по Зоненштрассе, я набрел на музыкальное издательство 'УФА', существовавшее еще с 20-х годов. Зашел к ним, представился: композитор, музыкант, аранжировщик. Не могу ли писать для них клавиры? Они проявили интерес, дали на пробу пластинку и попросили сделать популярную обработку, чтобы могли играть все.
Потом через Губера я попал на одну мюнхенскую студию - там пахали с раннего утра до позднего вечера. Состав интернациональный: чехи, англичане, итальянцы, югославы. Сделал удачную работу и с головой окунулся в их 'бранжу'.
- Что есть 'бранжа'?
- Ну, скажем, отрасль шлягерной продукции, эстрадное производство. Я понаблюдал, как немцы делали партитуры, послушал их в студии и, в общем, подстроился под эту манеру. Как правило, мне давали срочные работы. Утром получал задание, вечером должен был привезти партитуру. Платили хорошо. Так что отказом 'Свободы' я не очень расстроился. Какая-то материальная обеспеченность у нас уже имелась. Кстати, о степени нашей обеспеченности. Один из старейших, уже в годах сотрудников 'Свободы', некто Скаковский, с которым мы познакомились у Паничей, состоял в масонской ложе. Большой оригинал, да? Он увлекался музыкой и особенно восхищался Ларисой, тем, что она имеет здесь успех. В Мюнхене масонской ложе принадлежал один особнячок в районе Нимфенбургского дворца, и они искали, кому его сдать. Скаковский предложил нам. Почему речь зашла об этом? Аппетит приходит во время еды. Лариса уже мечтала об отдельном доме. Двухкомнатная квартира на Монтгеласштрассе, хотя и меньше по площади московской, меня вполне устраивала: ванна, туалет, кухня - комфорт другого уровня. Мы платили за нее четыреста пятьдесят марок. А за дом надо было выкладывать уже девятьсот марок в месяц. Разница! Я ведь опасался, что ситуация может измениться, пластинка не пойдет, еще что-то... Но Лариса меня уговорила. У нее прошла 'на ура' программа с Ребровым, ее популярность набирала обороты.
В феврале 75-го года мы переехали в Нимфенбург, поселились в доме с садом. Там мы прожили самое длительное время - с 1975 по 1989 год. В феврале 88-го уже начали строить в Грюнвальде свой собственный дом... Ну что, Борис, двинем дальше?
- Как скажешь.
На вопрос, куда лежит наш путь, Эгил, промолчав, состроил мину, означавшую 'не торопись вперед батьки в пекло'. Мы медленно двигались в потоке машин, я чуток разомлел, после вина и жары хотелось спасительной прохлады.
- Температура в салоне регулируется,- угадал мои мысли Шварц,- опусти тот рычажок до нужного тебе градуса.
- Кондиционер?
- Да.
Действительно - в салоне заметно похолодало. Я снова как-то сорганизовался.
- Эта тихая улица, на которую мы сейчас сворачиваем, называется Эттингерштрассе.
- Эттингер... Эттингер...- припоминал я вслух что-то когда-то читанное, и наконец блеснул эрудицией: - Один из лучших учеников Фрейда, директор Берлинского медицинского института. Резидент НКВД в Германии. Организатор покушения на Троцкого. Уж не в честь ли него названа улица?
- Ты юморист, Борис, но, знаешь, в этом что-то есть.
Мы зарулили на стоянку, Эгил выключил двигатель.
- Конечный пункт нашего маршрута.
