ампулами.
- Дело так дело, - я бреду на кухню и яростно полощу руки под краном. Все равно как хирург перед операцией. Тщательно протираю кухонной тряпкой пальцы. Тряпка немного сальная, но даже в хирургической стерильности не стоит доходить до фанатизма. Внутри потихоньку нарастает беспокойство. Людочка не тот зверь, чтобы забегать просто так, а курс витаминов, который она сама себе прописала пару месяцев назад, давным-давно кончился. Либо меня снова хотят соблазнить, либо мечтают надавать тумаков. Первое влечет за собой целый шлейф житейских проблем, второго я тоже не без оснований побаиваюсь. Теоретически мы с Людмилой пребываем в прежних приятельских отношениях, на деле же между нами успела пробежать жирная черная кошка. Деталей никто не уточнял, но видимо, приспела пора. Увы, с женщинами вечно так - либо любовь, либо кошки.
Я возвращаюсь в гостиную и вижу, что она уже лежит на кушетке - насупленная, деловая, сосредоточенная.
- Расслабьтесь, больная! - Шутливо говорю я и извлекаю из упаковки шприц. Заодно изучаю принесенную ампулу. Витамин Бэ-6, болезненный, но полезный. Людочка помешана на медицине. Не вылезает из косметических центров, трижды в год проходит курсы витаминизации. Носик ампулы с хрустом отламывается, я хмурю брови, позволяя шприцу досыта напиться.
- И еще, - произносит Людмила, когда я подступаю к ней во всеоружии. - Я тут наводила справки, ты, оказывается, неправильно ставишь уколы.
- Да что вы говорите!
- Мне объяснили, что при внутримышечной инъекции шприц надо всаживать по рукоятку. Иначе могут быть абсцессы и нагноения. Ты рисковал моим здоровьем!
Я чуточку хмурюсь. Процедура, которая даже в случае с Людмилой, доставляла мне радостное томление, безнадежно испорчена. Почти равнодушно я задираю на ней юбку, кружевную ткань трусиков сурово сдвигаю в сторону.
- Ты понял, что я сказала?
- Понял, милая, не шуми.
- Значит, с самого начала ты все делал неправильно!
- Так уж и все?
Подковырка до нее не доходит, и она безапелляционно подтверждает:
- Все!
Мне хочется чуточку порычать.
- У тебя что, абсцесс обнаружили?
- Нет, но в поликлинике мне показали, как это следует делать. А ты колешь неправильно.
- Тогда зачем ты пришла сюда?
- Чтобы сказать, как это делают настоящие врачи.
- Значит, говоришь, по рукоятку? - я сердито растираю по ягодице лужицу тройного одеколона. - Пожалуйста! Разве я против...
Шприц вонзается в тело Людмилы. Она громко вскрикивает.
- Ты даже не пошлепал ладошкой!
- Зато по рукоятку, как просили.
Сцедив витамин, я выдергиваю шприц и кидаю в коробку с ампулами. Сегодня все и впрямь не по правилам - без шлепков, без ватки, без взаимного удовольствия. А что вы хотите, когда под руку говорят подобные вещи! Я, конечно, не врач, но и дилетантом себя не считаю. В больнице, где я как-то выравнивал помятые одним мужланом ребра, все медсестрички бегали на витаминизацию именно ко мне. По-моему, они признавали, что к уколам у меня несомненный талант. Быстро, точно и приятно. Я и себя колол. Разиков шесть или семь. Исключительно из любви к науке. Поэтому поучения Людочки задели меня за живое.
Какое-то время она продолжает лежать, и я без особого трепета оправляю на ней юбку.
- Все, больная, вставайте.
Она деловито садится.
- Пятнадцать, как всегда?
- Сегодня бесплатно, - объявляю я.
- Справедливо. Сегодня было больно.
- По рукоятку трудно без боли.
- Ты просто не профессионал.
- Я никогда этого не скрывал. Халтурю, как умею.
- К таким вещам нужно иметь допуск!
- Отчего-то раньше тебя это не беспокоило.
- Я просто ничего не знала.
- Зато наверняка знала другое: в больнице за процедуру берут тридцать рублей, а я просил всего пятнадцать.
Она фырчит, как оладушка на сковороде, резко поднимается. Разглядев мой новенький палас, хмурится.
- У тебя стало красиво!
Произносится это как обвинение. Должно быть, палас, пытающийся конкурировать с ее несравненной помадой, действительно тревожит гостью.
- Ничего особенного. Обычная второсортная синтетика.
- А это кто? - она тычет пальцем в этюдник. - Та самая?
- Да нет. По телевизору увидел. Наложил кальку, обвел карандашиком, подкрасил.
- Понятно... - Она несколько расслабляется. - Ну тогда раз с делом покончено, то я... То я теперь вот еще зачем пришла. Мы ведь с тобой расстались, верно?
Я утвердительно киваю.
- Из-за моего мужа, так?
- Из-за него в том числе.
- Испугался, что побьет?
- Все мы чего-нибудь боимся. Ты, к примеру, боишься ставить себе уколы.
- Хорошо... В прошлый раз ты, кажется, говорил, что согласен ответить на любые мои вопросы.
- Я не отказываюсь.
- Вот и ответь. В какой именно из моментов, в какой день и какой час я перестала тебе нравиться? Когда ты встретил эту индюшку или раньше?
- Это так важно?
- Конечно! - с вызовом подтверждает она. - Пригодится на будущее.
- Ты же замужем, дурочка!
- Все равно. Я свободный человек! Как хочу, так и живу!
Что и говорить, Людочка - девочка практичная, и я киваю ей на диван.
- Тогда садись. Правда будет суровой. Ты готова к ней?
Она напряженно стискивает кулачки и кивает.
- Наверное, я плоха в постели, да?
Ей хочется казаться циничной, но таковой она только кажется.
- Садись, - цежу я. - И слушай...
***
Речь мою вряд ли можно назвать цицероновской, но я действительно готов помочь ближнему. Начав издалека - с идей ветреника Эпикура, я легко качусь под уклон, словесным потоком, точно сливочным маслом, смазывая свой путь. Особенно напираю на супружескую верность, упоминаю нюансы, упрочающие брак. Как знать, если бы с подобными нравоучениями выступали перед собственными дочерьми мамаши, может и обиженных судьбой Людмил было бы на пару порядков меньше. Но ничего подобного этой девоньке в детстве не говорили. Кроме банального, что все мужчины сволочи, что ушки следует держать востро, а, танцуя, прижиматься к мужчине сугубо ладошками. И конечно же, никогда она не дружила с мальчиками, не знала и не понимала их, а на мужа, когда пробил час, вышла точно на охоту, не помышляя ни о взаимности, ни о таком пустячке, как любовь. Бедная несчастная Людмилочка! Злая, ядовитая и яркая, точно обложка 'Плейбоя'...
- А почему у тебя часы на потолке? - Неожиданно прерывает она меня. Мои сентенции ей неинтересны,
