- Я думаю, - сказал Риббентроп, - что вандализм нам грозит отнюдь не от прекрасных дам. Я думаю, что варварство грозит нам со стороны тех мужчин и женщин, которые живут восточнее Лондона, Берлина и - в определенной мере - Варшавы.
К Риббентропу подошел лорд Редсдейл - сухой, словно бы мумифицированный старик.
- Добрый вечер, милорд, - сказал Риббентроп, шагнув навстречу Редсдейлу. - Я рад, что вы нашли возможность посетить нас.
- Добрый вечер, мистер Риббентроп, я всегда посещаю и буду посещать те места, где собираются люди, симпатичные мне и разделяющие мои взгляды.
Редсдейл посмотрел на Яна и полувопросительно сказал:
- Вы сын старого Пальма?
- Да, сэр.
- Это вы временами пишете для <Пост>?
- Да, сэр.
- У вас воистину бриллиантовое перо.
- Благодарю вас, сэр, но пока что я считаю его железным.
- Ну, уж позвольте мне давать оценку вашей работе, - сказал Редсдейл, - и запомните, что я не люблю делать комплименты. Впрочем, вы не женщина, вы в них не нуждаетесь. Надеюсь также, что вы и не гомосексуалист, посему не нуждаетесь в них, как дурной мужчина.
Риббентроп смущенно отвел глаза, а Мэри рассмеялась. Это спасло положение.
- Мы сейчас дискутировали проблему, - продолжил Риббентроп, - о том, кто угрожает цивилизации. Мистер Пальма считает прекрасных дам главной угрозой прогрессу. А я полагаю, что главная угроза - это Восток, и в данном случае я солидарен с мистером Киплингом: <Запад есть Запад, Восток есть Восток, но вместе им не сойтись>.
- Как вам сказать, - ответил Редсдейл, - сойтись можно. У нас стало модным забывать традиции <Эмпайр ментелити>, традиции имперского самосознания... А ведь в этом мы где-то близки к Востоку, я бы даже конкретизировал - к Китаю. Я анализировал философию китайской императорской власти. Заметьте, Китай называет себя <Срединным царством> и все земли вокруг считает своими владениями. Земли за Амуром и в сторону южных морей - это владения, которые должны принадлежать Китаю, а весь остальной мир - владения, которые могут стать Китаем.
Риббентроп заметил:
- С сожалением должен констатировать, что в Великобритании, в стране, к которой я отношусь с глубочайшим уважением, совершенно не знают о благородных целях фюрера Германии Адольфа Гитлера и принятой им на себя миссии по спасению западной цивилизации.
Пальма сказал:
- Господин посол, по-моему, в Англии не дают себе отчета в том, что расовая теория господина Гитлера в общем-то не противоречит основным принципам британской имперской политики в колониях...
Риббентроп обернулся к лорду Редсдейлу:
- Вот такие люди должны пропагандировать идеи англо-саксонской и арийской общности.
- Господин посол, - Редсдейл пожевал губами, - мистер Пальма воистину блистательный журналист, и я не вижу более подходящей фигуры на пост ведущего политического обозревателя <Англо-германского ревю>.
- Милорд, я латыш...
- Дело защиты Европы от большевизма - общее дело всех народов континента... Латыш, представляющий страну, отделившуюся от красных, должен быть рыцарем нашей идеи...
Ян растерянно посмотрел на Мэри, и она, улыбнувшись, чуть заметно кивнула ему головой.
- Я польщен, - сказал Ян, - но...
Риббентроп заключил:
- Давайте без всяких <но>. Хотя по-английски <но> звучит <бат>, и в этом есть элемент фонетической незавершенности, <абер> произносится более категорично, рвуще, я бы просил исключить <абер> из вашего ответа.
- Мне трудно быть одном в совершенно новом для меня журнале: на кого мне там опираться, кто будет питать меня идеями? Кто сможет предложить мне британский вариант мыслей мистера Гитлера? С моей точки зрения, журнал должен быть не органом германского посольства, а органом друзей англо-германского сближения, этой серьезной и, с моей точки зрения, перспективной идеи.
Редсдейл достал свою карточку и написал дату: <17 июля 1936 года>.
- В пятницу мы собираемся у леди Астор в Клайвдене, приезжайте туда...
В Клайвдене, в цитадели той части консервативной партии Великобритании, которая шла с Чемберленом за <умиротворение и крестовый поход против большевизма>, в замке у леди Астор, владелицы нескольких газет и журналов, держательницы многомиллионных акций, собрался узкий круг ее друзей.
Редсдейл, наблюдая за партией в гольф, неторопливо шел по огромному, гладко подстриженному лугу к замку, беседуя с Пальма:
- Я скажу вам, Ян, что привлекает меня в этом молодом, необузданном, в чем-то хамском, а в чем-то героическом движении национал-социалистов во главе с Гитлером. С моей точки зрения, само название их партии национал-социалистская - несет в себе известный вызов практике, каждодневной практике канцлера Гитлера. Я бы не примирился ни с национализмом, ни с социализмом в Германии. И тем не менее я не только примирился с национал-социализмом в Германии, я приветствую это движение. Мой друг и противник Черчилль не хочет понять главного: дети любят играть в странные игры со звучными названиями. Молодое движение, победившее в Германии коммунистов и социал-демократов, сейчас играет в эти взрослые игры с детским названием. Нам нужно держать руку на пульсе этой игры. Когда ребенок повзрослеет и захочет вместо лука взять охотничье ружье, мы, взрослые, должны подготовить ему верную мишень.
- Я понимаю вас, милорд, - сказал Пальма. - Меня только волнует чересчур игривый характер ребенка. Дитя, стрелявшее из лука во все стороны, может точно так же стрелять из ружья, когда повзрослеет... Я уж не говорю о гаубицах...
- Опасения правомочные, - согласился Редсдейл. - Правомочные, если мы не будем работать с этим движением и если мы не поможем движению крепко стать на ноги и осознать свое единство с нашей цивилизацией. Если бы в Германии к власти пришел человек по фамилии... я путаюсь всегда в немецких фамилиях... Господи, да с любой фамилией! И если бы этот человек исповедовал национальный коммунизм или коммунистический интернационализм, но при этом своим главным врагом он называл бы Москву, я бы аплодировал этому движению и старался бы ему всемерно помочь. Надеюсь, вы понимаете, что по своей воле я никогда не сяду за один стол с мистером Гитлером... Это недоучившийся ефрейтор, нувориш без каких-либо устоявшихся моральных принципов... Да и потом он просто дурно воспитан. Но поскольку своим главным врагом он называет Москву, а Москва - это наш главный враг, как я могу не поддерживать Гитлера?
- Я понимаю вас, милорд.
- Я знаю, обо мне шепчутся по углам, - продолжал Редсдейл. - Я знаю, меня называют английским нацистом. Пусть. Наши личные интересы преходящи, интересы Британии незыблемы. Когда-нибудь потомки поблагодарят меня за то, что я стойко переносил оскорбления в прессе, и за то, что я был так спокоен по отношению к тем, кто не понимал моей позиции. Все определяет в нашей жизни будущее, а никто так верно не знает цену будущему, как старики, которым осталось мало времени на этой суматошной земле.
Редсдейл подвел Яна к группе молодых мужчин:
- Господа, позвольте представить вам Яна Пальма. Да-да, это сын того латышского Пальма, который был здесь послом. Молодой Пальма назначен политическим обозревателем журнала <Англо-германское ревю>.
Ян пожал всем руки.
- Дик Джоун.
- Очень приятно. Пальма.
- Майкл Фугер.
- Очень приятно. Пальма.
- Дхозеф Коуэлл.
