- Спасибо, генерал, - улыбнулся Петерис, - мне всегда очень приятно встречаться с вами...
- Мы с вами завтракаем, - заметил Гортон, - а не встречаемся. Мясо прожарено великолепно, торопитесь, оно остынет.
...В этой маленькой радиостудии было полутемно. Джаз-оркестр, с которым выступала Мэри Пейдж, еще не собрался. Только контрабасист осторожно притрагивался к витым струнам. Возле рояля сидел молодой парень и наигрывал тихую мелодию.
Мэри сидела с Яном на высоких стульях в самом темном углу маленького зала радиостудии.
- Ты плохо выглядишь, - сказала Мэри, - замучился в своем журнале?
- Нет.
- Или тебя замучила расовая теория мистера Гитлера?
Ян пожал плечами, ничего не ответил.
- Ты довольно лихо пропагандируешь его расовую теорию.
- А почему бы нет?
- Не боишься, что мы станем фашистами?
- Не боюсь.
- Слушай, - спросила Мэри, - зачем ты согласился на все это?
- На что?
- На должность главного редактора журнала, на почетный пост члена правления Англо-германского общества?
- Во-первых, - ответил Ян, - ты мне сама подмаргивала, когда я смотрел на тебя в посольстве. Помнишь? Риббентроп мне предложил работу в журнале, а я посмотрел на тебя. А ты мне стала моргать. Я решил, что ты велишь мне стать главным редактором.
Мэри закурила.
- Правом давать такие советы обладают жены, а я - любовница. Вообще это неплохо звучит: Мэри Пейдж, любовница фашиста.
- Между прочим, - медленно ответил Ян, - если мы не хотим стать фашистами, то надо хотя бы знать, что же такое фашизм.
- Ого! - засмеялась Мэри. - Значит, ты сидишь у них с секретной миссией?
- Почему? Почему я должен сидеть с секретной миссией? Если нацизм это так плохо, как все говорят, я должен в этом сам убедиться. А если нацизм в общем-то не так уж плохо - то почему бы мне не убедить тебя в этом? Тебя и всех?
- Вены тебе было недостаточно?
- Не совсем.
- По-моему, до Вены ты был ярым антифашистом.
- У тебя неплохая память...
- Иначе я бы не запоминала ноты...
- Только из столкновения двух полярных мнений рождается истина. А истина - это интересная книга...
- Думаешь написать об этом книгу?
- Такая книга пригодится во всех смыслах. - Ян постучал по дереву. Я бы очень хотел написать такую книгу. Как думаешь, получится?
- А почему нет?
- Потому что я лентяй и мне скучно писать книги. Да и с талантом жидковато. Я завидую поэтам - они быстры на реакцию. Прозаики чрезвычайно медлительны... Серьезные журналисты - тоже. Я репортер, и мне весело, несмотря на то что меня сделали редактором.
В это время пришли саксофонисты и трубач. Они заиграли песенку, веселую французскую песенку.
- Мэри, - сказал пианист. - Давай порепетируем. Через полчаса запись.
- Я готова, - ответила Мэри, - зачем репетировать?
- На всякий случай, - сказал пианист. - Давай ту, цыганскую, которую инструментовал Дэйвид.
- Пожалуйста, предупреди меня заранее. Когда твои друзья национал-социалисты уничтожат всех цыган, евреев и славян. Мне нужно вовремя изменить репертуар, - сказала Мэри, приминая сигарету в пепельнице.
- Хорошо, - ответил Ян, - я буду тебя держать в курсе нашей с мистером Гитлером расовой политики. Тем более что я собираюсь завтра в Берлин.
- Ты зачастил в Берлин...
- Там любопытно.
- Летишь один?
- Нет...
- А с кем?
- С чемоданом.
- Говорят, в Берлине интересная ночная жизнь и масса толстых немок, которые обожают длинных и надменных латышей, вроде тебя.
- Я слышал об этом, - ответил Ян, - и я очень напряженно готовлюсь к тамошней ночной жизни.
Берлин, 1936 __________________________________________________________________________
Пальма медленно шел по пустынной - в этом час - Шенезеештрассе, размахивая клетчатым баулом. Проходя мимо литой чугунной изгороди, он увидел нарисованный белым мелом скрипичный ключ.
Пальма достал из кармана свой мелок, зачеркнул скрипичный ключ и на следующей металлической трубе нарисовал басовый ключ. Он прошагал еще метров пятнадцать, завернул в маленькую вайнштубе и попросил хозяина:
- Пожалуйста, двойной <якоби>.
- Да, господин, - ответил хозяин, стремительно и ловко наливая ему коньяк, - прошу вас.
- Спасибо, - сказал Пальма. - Почему у вас так сумрачно? Хорошо бы включить свет.
- Постоянные посетители моей вайнштубе предпочитают полумрак. Это создает необходимый интим.
- Ну что ж, - сказал Ян, - интим так интим.
Он выпил коньяк, выкурил сигарету и вышел на улицу. Такси нигде не было. Тогда он медленно пошел в обратном направлении, все так же размахивая своим клетчатым баулом.
Проходя мимо металлической ограды, он увидел свой басовый ключ зачеркнутым крест-накрест. На третьей чугунной тумбе он нарисовал скрипичный ключ перевернутый вниз головой и выбросил мелок в большую урну.
Остановив такси, он сказал:
- Пожалуйста, отвезите меня в имперское министерство иностранных дел, на Вильгельмштрассе...
Через три минуты после того как Пальма пригласили к Риббентропу, в приемную вошел высокий мужчина с лицом римлянина. Референт Риббентропа поднялся и, выбросив руку в нацистском приветствии, сказал:
- Обергруппенфюрер Гейдрих, сейчас у рейхсминистра редактор нашего лондонского журнала латышский журналист Ян Пальма.
- Хорошо, - сказал Гейдрих, - я подожду. Беседа с Пальма, конечно же, не менее важна для судеб рейха, чем встреча с шефом главного управления имперской безопасности.
Гейдрих отошел к окну, залитому солнцем, и, заложив руки, прижался лбом к стеклу.
Окна приемной выходили на зеленый дворик министерства иностранных дел. По ровному, на английский манер подстриженному газону ходили голуби. Гейдрих негромко, словно самому себе, сказал:
- Министерство иностранных дел обязано иллюстрировать тягу к миру обилием прикормленных голубей.
...В кабинете рейхсминистра Ян Пальма сидел за маленьким столиком, отхлебывал бразильский кофе из золоченой чашки и говорил негромко:
- Я благодарен вам, господин Риббентроп, за исчерпывающий ответ. Важно стенографически точно передать ваши слова читающей британской публике.
- Я доверяю вашему бриллиантовому перу.
- Запомнили <бриллиантовое перо>?
