– Повторим. Сколько должно быть?
– Семь, госпожа.
– Сколько? – она бросила кости.
– Одиннадцать.
– Не семь?
– Нет.
– Но, может, ты не веришь моей руке? Брось сам.
Юноша приподнялся на локте, бросил кубики:
– Семь, госпожа.
– Еще раз.
– Восемь.
– Еще раз.
– Четыре.
Девочка опять придавила его к земле:
– Так что в этих костях испорчено?
– Госпожа, – взмолился юноша, – я и вправду взял их у Воцеса. Спросите у него сами, а если он откажется – велите убить меня, если только у вас хватит жестокости лишить жизни человека из-за такого пустяка.
– А ты осмелел, как я вижу, Валерий Цириний Гальба.
– Я ни в чем не виновен перед госпожой. Я даже не знал, что у госпожи есть кости и что она гадает на них.
– Да: смотри, но потом не жалуйся, – Лиина сняла со стены мешочек из замши, высыпала его содержимое на столик. Даже приподнявшись, Валерий не смог увидеть, что именно это было. Девочка недовольно хмыкнула, взяла что-то со столика, повернулась к нему. Вид у нее был растерянный: – Все на месте. Смотри, – на ее узкой ладони лежали два кубика, точь-в-точь, как те, из-за которых она только что сердилась.
Валерий сел, потер плечо. В общем-то боли девочка ему не причинила.
Лиина смахнула косточки со стола в мешочек, повесила его на прежнее место и присела рядом с пленником, опершись на одно колено. Вид у нее был пристыженный:
– Выходит, что я сама и виновата? Больно?
– Ничего, госпожа, это не боль, – Валерий не лгал. Конечно, для тела несколько толчков болью не были, ну а для души… Так ведь он всего лишь ничтожный раб, живая вещь, говорящая скотина, которую и унизить-то невозможно…
Девочка толкнула его в плечо. Раньше такой толчок он принял бы как поощрение, но теперь это прошло мимо его сознания.
– Ну!
Валерий помотал головой.
– Ну! Не злись. Признаю. Виновата.
Он опять помотал головой, сказал просто:
– Я не злюсь.
Он действительно не злился. На что? На то, что госпожа ни за что наказала своего раба? На все ее воля. Еще хорошо, что, поняв ошибку, она не сорвала досаду на нем же.
Но девочка не верила ему:
– Злишься ведь?
Валерий улыбнулся через силу:
– Теперь госпожа поколотит меня за то, что я не злюсь?
Некоторое время Лиина молча всматривалась в лицо пленника. Непривычная грусть отразилась в ее позе, в чертах лица. Грусть эта была какой-то слишком глубокой, слишком безысходной для этой обычно очень вертлявой и легкомысленной девчонки. Валерий следил за ней, опасаясь спугнуть это, непонятное для него настроение госпожи.
Глубоко вздохнув, Лиина помотала головой, как бы отгоняя тяжелые мысли, сказала с веселой, но необидной бесцеремонностью:
– Дай руку.
– Возьмите, госпожа, – юноша с готовностью протянул ей раскрытые ладони. – Хоть обе и голову в придачу.
– Так, посмотрим, – Лиина зажала его левую руку между ладонями, подержала несколько мгновений, резко сняла верхнюю ладонь, – какое у тебя будущее.
– Меня или прирежут или продадут, – невесело отозвался Гальба.
