актрисы, еврейка Термина Розен, попадает в сети жидо-масонов. Теперь читатель ближе знакомится с 'врагами рода человеческого'. Фантазия автора ведет к открытию 'тайны тайн' жидомасонства, их методов и средств в достижении 'каннибальских' целей.
Центральным эпизодом первого романа стало заседание преставителей Высшего еврейского совета, среди которых появляется известный террорист, вождь боевой организации эсеров Г.А.Гершуни (1870- 1908)24, и, в нарушение масонского устава, жена Помпея Вреде красавица Малка. В ней читатель без труда узнавал жену графа С.Ю. Витте – Матильду Ивановну, урожденную Хотимскую, по первому браку Лисаневич, дочь сибирского золотопромышленника. Черноволосая красавица прибыла на Совет в связи с тем, что сам граф Помпеи Вреде не смог незаметно отлучиться из Петербурга. Вместо пароля Малка предъявляет сторублевку (по-видимому, намек на финансовую деятельность Витте): из букв на ассигнации легко можно составить слово 'Люцифер'. Руководители Бет-Дина, принимая от графини ее 'верительную грамоту', говорят ей: «Графиня Малка… мы признаем тебя полноправной представительницей великого еврейского общества самообороны, того 'Бунда', который должен превратиться в орудие завоевания России, в армию торжествующего Израиля… мы ценим по заслугам блестящую деятельность твоего мужа и твою помощь в нашем общем деле» (ч. 2, 139). 'Прекрасная графиня' предлагает втянуть Россию в войну против Японии, а о поражении русских позаботится ее муж, Помпей Вреде.
На одном из предыдущих собраний присутствовал сам граф: 'Только один человек резко отличался своим нееврейским лицом, хотя в его жилах текло немало иудейской крови. Это был русский граф немецкого происхождения, влиятельный сановник, прославляемый за границей и ненавидимый в России. Сын и внук чистокровных евреев, граф Вреде походил лицом на русскую графиню, принесшую его деду дворянское имя, единственной наследницей которого она была, а своему сыну и внуку чисто русскую красоту, заставившую всех позабыть о том, что графы Вреде были только привитая ветвь на древнем родословном дереве. К сожалению, даже устойчивая еврейская наружность изменяется легче, чем еврейская душа, а граф Вреде, с таким неподражаемым искусством разыгрывавший роль русского аристократа и русского патриота, готового 'костьми лечь' за самодержавие, в сущности был таким же евреем, как и остальные двадцать шесть делегатов всемирного франкмасонства, или, верней, всемирного кагала' (ч. 1, 59). В описании еврейского происхождения Помпея Вреде содержался явный намек на С.Ю. Витте25.
Конечно, после карикатур Добужинского и Чехонина на всесильного министра в портрете Шабельской узнать С.Ю. Витте трудно. Однако М.М. Винавер вспоминал: 'В большом кабинете встретил нас высокий, чуть ли не петровского роста человек, с бросающеюся в глаза длинною остроконечною головою, с бесцветными, но уверенно глядящими глазами, точно они ничего нового не ожидают от посетителей, – спокойный, говорящий властным тоном – человек завтрашнего дня'26. Для черносотенцев масонство Витте было 'общеизвестным фактом'. Записав сообщение почетного и действительного председателя 'Союза русского народа' о том, что в Петербург якобы чуть ли не со слов Витте привезена гильотина для царя, один из самых осведомленных современников, генерал Г.О. Раух отметил в своем 'Дневнике': 'Дубровин утверждает, что Витте принадлежит к одной из масонских лож в Петербурге, что он весь в руках еврейства… Может, он и прав'27.
'С.К. Эфрон-Литвин, хорошо знавший Шабельскую, приводил слова С.О. Шарапова (его взгляды легли в основу экономической теории 'Протоколов Сионских мудрецов') о Витте: 'Этого барина я определил уже давно и не по слухам, а из личного давнего общения. Он политически вырос на моих глазах, и я отлично знал, где делается его гениальность и откуда берутся и блестящие реформы, и сильная воля, и техническая ловкость. Но я еще окончательно не уверился, что у господина Витте нет ни Бога, ни совести. Я еще не верил, что он может так же легко продать Россию, как выпить рюмку водки'28. Вскоре, по словам Эфрона, Шарапов уверился…
Вместе с тем А.Р. Кугель рассказал, что после опубликования манифеста 17 октября 1905 г. С.Ю. Витте пригласил к себе представителей еврейской общественности. Указав на императорское обещание по поводу конституции, министр предложил евреям… прекратить революцию. На недоуменный вопрос, как это сделать, поскольку они, евреи, в революции не участвуют, граф разгневался: «Не играйте в наивность. Напишите в 'Alliance Israelite' и объясните, что в дальнейшем революция может не улучшить, а только ухудшить положение евреев». Кугель, отметив, что это говорил один из самых выдающихся людей своего времени, добавил: 'Что же должны говорить другие?'29.
Но вернемся к 'Сатанистам XX в.' Во главе 'всемирного кагала' стоит реб Гершель Рубин, жид с худым изможденным лицом, с 'носом в виде лезвия', беззубым ртом, голым черепом. В затасканной одежде с 'цицелями', грязный и отвратительный, Гершель Рубин считается знаменитым цадиком, великим каббалистом, 'светочем Израиля'. Перед ним преклоняются все: 'Прекрасное белоснежное личико графини Малки склонилось в поцелуе над исхудалыми, как у скелета, руками с надутыми жилами и грязными, как когти, ногтями' (ч. 2,141).
Типажи, сюжетика, образ повествователя (женщина, проникающая в тайну еврейства), идеи 'заговора' – все заимствовано Шабельской у других авторов: Маркевича, Крестовского, Эфрона. Вслед за раввином Ионафаном из 'Тьмы египетской' Вс.Крестовского Шабельская заставляет председателя Верховного синедриона Д. Моора выступить с программой, отдельные пункты которой повторяют чуть ли не в цитатном виде 'Протоколы Сионских мудрецов'. Так, например, первый пункт программы – пресса: 'При помощи наших газет и журналов мы можем придавать громадное значение каждой мелочи, выгодной для нас, и замалчивать, т.е. заставлять забывать, самые серьезные вещи для гоимов' (ч. 1, 68). Сравните с тезисами из 'протокола № 2': 'Пусть для них играет главнейшую роль то, что мы внушили им… Для этой цели мы постоянно путем нашей прессы возбуждаем слепое доверие к нам… В прессе воплощается торжество свободоговорения… Но государства не умели восполь 182 зоваться этой силой; и она очутилась в наших руках…' (222-223). Или второй пункт программы: 'Мы можем… заняться порабощением школы, без которой нам не удастся развратить христианские народы настолько, чтобы они утеряли способность сопротивления, своих выгод и даже своего самосохранения. В школах формируются души будущих наших врагов. Школы гоимов должны быть таковы, чтобы прошедший их ребенок или юноша выходил отравленный неверием, развратом и равнодушием ко всему, кроме грубой животной чувственности' (ч. 1, 72) – сравните с 'протоколом № 9': 'Мы одурачили, одурманили и развратили гоевскую молодежь посредством воспитания в заведомо для нас ложных, но нами внушенных принципах и теориях…' (239).
Следуя за 'Протоколами Сионских мудрецов', Шабельская выводит образы заговорщиков 'других кровей': представитель Дашнакцютуна армянин Эмзели-Оглы Давидьян, анархист-испанец Феррера, активист революционного движения китаец, принявший иудаизм, – Ли Ки-чинг, индиец брамин Расикандра. Об 'интернационале' армии заговорщиков сообщалось в 'протоколе № 9': 'У нас в услужении люди всех мнений, всех доктрин: реставраторы монархии, демагоги, социалисты, коммунары и всякие утописты' (238).
Впрочем, противостояние единственного 'хранителя православия' -великого русского народа – всем остальным (а не только евреям) – известно не столько по роману Шабельской, сколько по произведениям ее предшественников – Данилевского, Крестовского, выкреста Литвина. И в этом она не была 'пионером'.
Для достижения этой цели, вышивая 'по старой канве новые узоры', Шабельская и конкретизировала завоевательные планы евреев, ввела в роман чуть 'задрапированные' образы современников: С.Ю. Витте, его жены, П.Н. Милюкова (в романе – Павел Николаевич Сазиков), князя Долгорукого (в романе – Долгоногий) и т.д. В одном из героев эпопеи (Наскокове) угадывается облик члена Государственной думы В.Д. Набокова (отца великого писателя XX в.). Благодаря этому описываемое Е.А. Шабельской претендовало на 'правдивость', свойственную произведениям реализма. Естественно, что читатель, угадывая остросовременные детали 'реальной жизни', мог поверить и в неизвестный для него материал. А.Р. Кугель писал: «Что такое, например, все эти 'Книги Кагала', сочинения Нилуса… как не романы, вроде 'Графа Монте Кристо' с присовокуплением значительной доли злопыхательства? Но ведь им верят; всей этой невероятной фантастике готовы придать (и многие придают) чуть ли не характер документальной достоверности!»30.
В своих воспоминаниях В.Д. Набоков описал знаменательный эпизод из времени после февральской революции. На заседании Совета старейшин в Предпарламенте он сидел рядом с М.А. Вишняком, который, увидев группу седобородых старцев (Натансон, Чайковский, Кутлер, Мартов, Винавер, Пешехонов), по словам В.Д. Набокова, шепнул ему: 'Настоящий синедрион'. М.А. Вишняк вынужден был поправить: 'Набоков привел мои слова в подтверждение факта преобладания в Совете старейшин евреев – наподобие древнего синедриона, представлявшего еврейство. Между тем мое замечание относилось не к 'иудеям', а к бородатым
