голубей и воробьев… итак загорелись… сразу, загорелись все дворы… Итак взяла город и сожгла его, городских же старейшин забрала в плен, а других людей убила…'28.
Число жертв мести Ольги за одного только убитого древлянами ее мужа (20 + 5000 + жители города) уступает, видимо, числу убитых персиян. Но что бы сказали русские люди, если бы им в XX в. стали ставить в вину поведение Ольги еще некрещеной (следовательно, не знающей еще о 'мерзостях' Ветхого Завета)?..
И. Шафаревич, понимая шаткость обвинения, решил обратиться к современным примерам еврейской 'кровожадности': 'Более явные свидетельства можно найти в литературе. Например, 'спасительная ненависть' широко разлита в стихах еврейского поэта, жившего в России -X. Бялика… У него же:
…Часто приходится слышать такой аргумент: многие поступки и чувства евреев можно понять, если вспомнить, сколько они испытали. Например, некоторые стихи Бялика написаны под впечатлением погрома' (64, 140-143).
Во-первых, Шафаревич цитирует не 'стихи' (как произведение), а отрывки из… разных поэм еврейского поэта. Во-вторых, первая цитата ('Я для того замкнул в твоей гортани…'), действительно, из 'Сказания о погроме', зато вторая ('Из бездны Аваддона вознесите песнь о Разгроме…') – из поэмы 'Свиток о пламени'. В ней, отмечал Г. Бостунич, 'описывается, как после разрушения Второго храма в Иерусалиме вожди племени не каются, но злобно восстают против Адонаи' (1922, 199), а затем указывал: 'Особенно характерен отрывок-напутствие от некоего Грозного к 12 юношам и девам, блуждающим по лицу земли после разрушения храма' – и цитировал: 'Из бездны Аваддона…' (1922, 200).
Шафаревич из своей цитаты, переписанной у Бостунича, выкинул строки:
Наверное, академик почувствовал, что во второй строке не хватает двух стоп: цитата могла оказаться неточной. К тому же у 'источника' после цитаты шел очень уж резкий вывод: 'Вот их программа, по словам барда: умерщвлять все живое!' (1922, 200). Вывод, абсолютно не вытекающий из цитаты, и Шафаревичу ничего не оставалось сделать, как сократить цитату и умолчать… об источнике своих познаний в еврейской поэзии.
Внимательное прочтение 'Русофобии' Шафаревича и 'Масонства' Бостунича позволяет отметить множество 'параллельных' мест, которые дают возможность сформулировать действительную цель и задачу автора – борца с 'Малым Народом': приспособить к новым условиям старую, скомпрометированную, теорию. Для этого понадобилось из современной литературы выбрать оппонентов с еврейскими (Янов, Шрагин) или похожими на еврейские фамилиями (Синявский – Абрам Терц, Р. Пайпс), но с 'антирусскими' (точнее, антиимперскими) идеями, обновить арсенал 'улик' (Э. Багрицкий, Д. Маркиш, И. Губерман, Н. Воронель и прочие), представить идеологию 'жидо-масонского заговора' по 'завоеванию мира'.
Негласно полемизируя с Бостуничем, Шафаревич откорректировал 'излишне обобщенные формулы' обер-штурмфюрера (ср.: 'Вся революция – жидовское дело' (1928, 134) – 'Революцию делали не одни евреи' (63, 126)), но сохранил принципиальную структуру 'ненависти' евреев ('пришлых') ко всему русскому ('исконному') и любви 'патриотов' к 'дореволюционному' (монархическому) правлению. Заимствуя 'факты и идеи' у Бостунича (сифилис Петра I (1922, 110); еврейско-латышская диктатура (1922, 144, 195, 198, 120); 'роль' Ш. Раппопорта (1928,119-121); характеристику Герцена, Руге, Витте (1922, 132, 140-143, 116); зависимость Шиффа от американской компании 'Г. Леб и К°' (1922, 156-157)), трансформируя 'положения' (убийство Плеве и вел. кн. Сергея Александровича, Царской семьи, еврейское участие в революционном движении (1922, 116, 139-140), состав ВЦИК, Политбюро, ЧК (1922, 134-152, 218-223), 'избранность' евреев и принцип 'самозащиты' от них (1922, 103, 141, 221)) и т.д., – Шафаревич оказался в замкнутом круге 'готовых словосочетаний'. Фактически, для математика должно было бы стать понятным, что рассуждения на основе 'Протоколов Сионских мудрецов' (с какими бы патриотическими целями и благими намерениями они ни осуществлялись) – представляют элементы 'дурной бесконечности', поскольку в любом отдельном явлении отражается концептуальное целое 'жидо-масонского заговора'.
Вместе с тем именно 'Русофобия' И.Р. Шафаревича замыкает литературную историю 'Протоколов Сионских мудрецов' и подводит к выводу, что за столетнее развитие в России антисемитской беллетристики ничего оригинального и новаторского в идеи и темы политико-мессианской концепции 'святой Руси' современные ревнители и патриоты внести не могут.
Более того, распад советской империи и отказ от государственной практики 'панславизма' с сосредоточением на собственно национальных проблемах и национальном духовном развитии обрекает на безжизненность мифы о 'жидо-масонском заговоре', 'Малом Народе', 'зловредности' других наций (например, латышей или же китайцев) и 'антипатриотизме' интеллигенции, вне национальных признаков, на деградацию и дегенерацию. И хотя работа И. Шафаревича появилась спустя десять лет после выхода в свет романа Г. Климова29, многие из положений, выдвинутых в 'Русофобии', кажутся 'обратным переводом' идей 'Князя мира сего'.
Архисерьезный и глобально-эрудированный труд советского академика, не считая плагиата у Бостунича, может показаться просто перерабо 223 танным вариантом трагически-веселой и откровенно-издевательской по отношению к антологиям о 'Малом Народе' пародии Г. Климова, в которой 'описывается своего рода комплексная социальная болезнь, которую раньше называли дьяволом, а теперь называют вырождением и дегенерацией': «В тематическом каталоге на тему 'Дегенерация'… сотни и сотни карточек – ссылок на две главные составные части этого комплекса: психические болезни и половые извращения… Но самое главное было то, что в этой крупнейшей библиотеке Америки не было ни одной-единственной книги, которая описывала бы дегенерацию как единое целое. То есть психические болезни – есть, половые извращения – есть, а дегенерации, которая состоит из этих двух частей, дегенерации… нету! То есть ключа-то и нету! А без этого ключа вы ничего в этой области не поймете» (297).
Уже в предуведомлении к роману Г. Климова (на форзаце издания 1980 г. не то от издательства 'Globus Publishers', не то от автора) читателя предупреждают: «Хотя 'Князь мира сего' только роман, но эта книга предназначена только для совершеннолетних. В судебно-медицинских книгах на эту тему обычно еще стоит предостережение: 'Предназначается только для юстиции и медицины, для священников и педагогов, а также для лиц, занимающихся психологией и социологией'». А затем Г. Климов, следуя выработанному в антисемитской беллетристике стандарту, 'претендует' на 'научность', благодаря 'специфическим особенностям этой книги, требующей специальной исследовательской работы и авторских архивов'. После эпиграфа, конечно, из 'Апокалипсиса', следует 'Введение профессора современной советской литературы
