подлежит утверждению совета. А вы ведь знаете, что советники — как овцы. Если какой-либо влиятельный человек скажет, что он категорически против продвижения по службе того или иного чиновника, большинство поддержит его. Одни поддержат потому, что хотят снискать его расположение, другие — потому, что чем-то ему обязаны, или просто потому, что раз такой человек, как советник Имярек, настроен против данного чиновника, значит для этого есть веские причины. Ну и, конечно, в таких случаях можно прибегнуть к крайней мере: предложить что-нибудь интересное тому, кто чем-то мешает нашему гипотетическому советнику…
— Вы хотите сказать, что советник Браун…
— Ничего подобного я сказать не хочу, — быстро перебил меня он. — Я вовсе неимею в виду советника Брауна. Я сказал лишь, что мы с ним вместе ходили в школу и что я не просто шапочно с ним знаком. А вы, насколько мне известно, сталкиваетесь с советником Брауном только во время нашего отчета и всего видели его здесь раз или два.
— Я отлично помню его. Этакий бодрячок. Только уж слишком переигрывает, подделываясь под грубоватого йоркширского дельца.
— Между нами говоря, он действительно переигрывает, — хихикнул Хойлейк. — Но он отнюдь не дурак. Выбился в люди из низов, из самых низов. Я неоднократно беседовал с ним о вас. Говорнл ему, что вы подаете большие надежды. И очень умны — достаточно умны, чтобы уловить суть дела без всяккх ненужных эмоций. — Он предложил мне еще сигарету. Я заметил, что портсигар у него серебряный.
— Не знаю, насколько я умен, мистер Хойлейк, — сказал я, — но понял я все. — И заставил себя улыбнуться.
— Прекрасно, прекрасно. Представим себе в таком случае, что разговор наш носит отвлеченный характер. Скажем, перед вами лектор в летней школе… Советник Браун, раз уж вы о нем заговорили, человек очень богатый. Он пользуется немалым влиянием. И к тому же — очень волевой. Как вам известно, он председатель аттестационной комиссии. Он инженер и любит, чтобы все вокруг шло гладко, как в хорошо налаженной машине. Он на двадцать лет вперед наметил, как должна сложиться его жизнь и жизнь его семьи — во всех подробностях. И если кто-то встанет ему поперек дороги, он будет беспощаден.
В комнате было очень темно; Хойлейк включил настольную лампу. По сравнению с небольшой лужицей желтого света его стол красного дерева казался огромцым — точно операционный. Кожа на лице мистера Хойлейка походила на сухой пергамент, от ноздрей к углам рта протянулись резкие морщины. Я почувствовал себя жалкой пичужкой рядом с ним, и мне стало страшно; потом вдруг освежающая волна гнева нахлынула на меня.
— Очевидно, мне следует искать работу в другом месте, — сказал я.
— С чего вы это взяли, мой милый? — Он шутливо погрозил мне пальцем. — Боюсь, что вы слушали меня не совсем внимательно. Мне кажется, я всячески подчеркивал, что считаю вас превосходным работником, хотя — и это я тоже подчеркнул, — вопрос о вашем повышении пока ие встает. Если ваш непосредственный начальник, мистер Херрод, получит новый пост, тогда другое дело… Но пусть это останется нашим маленьким секретом: посмотрим, как будут развиваться события…
Я вспомнил высокомерное лицо миссис Браун, большой, сияющий праздничными огнями особняк на Тополевом проспекте, сверкающую красную машину Джека Уэйлса, его университетское произношение… Я снова стоял на улице, прижавшись грязной мордашкой к стеклу витрины: я потерял заветную монетку, мне уже не купить того, что я так хотел, и лавочник гонит меня прочь.
— У вас ведь нет девушки в Уорли, правда, Джо? Вы здесь ни за кем, как говорится, не ухаживаете?
— Еще успеется, — сказал я.
— Хмм. Вы должны нравиться женщинам. А это иной раз сущее проклятье. Вы можете попасть в трудное положение. Конечно, вам пора бы уже подумать о женитьбе.
Ранняя женитьба — это великое дело. У мужчины появляется чувство ответственности, конкретная цель, ради которой стоит работать.
— Вы совершенно правы, — сказал я, стараясь, чтобы в моем тоне не чувствовалось злости. — И потом — женатого человека легче держать в руках.
— Вы как будто рассердились? — с укоризной заметил он. — Кстати, вы будете на городском балу?
— Наверное, — сказал я. — При условии, что смогу достать фрак напрокат.
— На городском балу будут премилые девушки. — Он сложил губы в слащавую улыбку. — Я вас с кем-нибудь познакомлю.
— Я собираюсь пойти туда не один.
— Весенний семестр кончается пятнадцатого, — сказал он. — А бал назначен на двадцать пятое.
— Я не вполне понимаю, какая тут связь.
— Ну, ну. — Он улыбался, но глаза его были серьезны. — Вы отлично все понимаете, Джо. Я хочу уберечь вас от лишних трат. Вы ведь не берете пиво с собой в пивную, не правда ли? — Он посмотрел на свою пустую чашку. — Пожалуй, я выпью еще.
Я поднялся.
— Я скажу Джун.
— Нет, я позвоню, чтобы нам обоим принесли по чашке, — сказал он. — Не уходнте, Джо. Я еще не кончил.
Я был рад выпить вторую чашку: во рту у меня пересохло, а язык словно распух и, казалось, с трудом умещался в нем.
— Совсем как у Чехова, правда? — неожиданно заметил он. — Сидим, пьем чай и беседуем о жизни… Только, к сожалению, без зрителей. Надеюсь, вы меня понимаете?
Я рассмеялся. Смех мой прозвучал хрипло, принужденно, и я осекся.
— О, конечно. Наш разговор доставил мне большое удовольствие, мистер Хойлейк. И я запомнил, что вы сказали: на балу будет немало премилых девушек.
— Правильно, — одобрительно кивнул он, — вот это правильно. Я не часто говорю такие слова, Джо, но вас ждет большое будущее.
— А вы, однако, долгонько пробыли у фюрера, — заметил Тедди Сомс, когда я вернулся. — Не очень распекал?
— Совсем наоборот, — сказал я. — Беседа протекала в самой сердечной атмосфере. — Я зевнул: мною овладела вдруг такая усталость, что, казалось, я мог бы заснуть прямо на полу.
— Ну, бросьте! — сказал он. — Не затем же он держал вас целых двадцать пять минут, чтобы вести дружескую беседу. Я не всегда верю вам, Джозеф. О чем же вы всетаки говорили?
— О женщинах, — сказал я.
18
Вечером по дороге домой я зашел в аптеку, чтобы купить лезвия для бритья. Хозяин, высокий сухопарый человек с лицом сердитого старшего сержанта, беседовал о политике с покупателем — толстяком, похожим на торговца шерстью. Аптекарь знал, что я работаю в муниципалитете, и, здороваясь, назвал меня по фамилии. (Он знал фамилии почти всех своих покупателей, чем в известной мере объяснялось его преуспеяние.) — Добрый вечер, мистер Лэмптон! В каком положении городские финансы?
— Мы вполне кредитоспособны, — сказал я.
— Чего нельзя сказать обо всей стране, — мрачно буркнул толстяк.
— Что верно, то верно, Том. — Лицо аптекаря побагровело от гнева. — На все введены карточки и лимиты, ни одно обещание не выполнено. Можно подумать, что они нарочно все делают, чтобы разорить предпринимателей. Куда делась наша свобода?
