кричит: 'Стой! Ты что творишь?', а он отвечает: 'Тебя столько времени не было, должен же я куда-то свою страсть растратить!'. Ничего не успела Макошь ответить - явился на шум сам отец богов Сварог. Посмотрел на беспорядок, сказал: 'Эх, внучка, внучка, зря ты Ильмаринена6 не послушала', и оборотил второго Ладу быком. С тех пор все быки такими и стали: сильные, ярые и тупые. Ни шерсти с них, ни работы, только и пользы, что коров покрывают, да на мясо забить можно.
Не стала Макошь пенять деду Сварогу за то, что мужа ее лишил, только сказала: 'Один был ласковый, но слабый, второй сильный, но грубый, в третий раз не ошибусь - найду золотую середину'. А Сварог ей отвечает: 'Зачем? Вон они, золотые середины по земле толпами ходят, выбирай любого'. 'Так они же все с изъянами!' - отвечает Макошь. 'Правильно, внучка, с изъянами, и иначе быть не может, потому, что вы, бабы, испробовав силы, начинаете хотеть слабости, упившись покорностью, жаждете властности, пресытившись мягкостью, алчете ярости, а потом все наоборот и так до бесконечности. Раз и навсегда на вас не угодишь, и это прекрасно! Если женщина всегда одинакова, предсказуема и не содержит в себе толику тайны, рано или поздно от нее сбежать захочется, а поскольку язык у вас длинный и тайны вы хранить не умеете, то ваша тайна - тайна и для вас самих. Чего вам на самом деле хочется, точно не знаете и вы сами. Так было и так будет впредь, ибо на том зиждется женская привлекательность'.
С тех пор Макошь мужа без изъяна не ищет, да и сама со смертными мужами... не очень, или в тайности все творит. Но женщинам, время от времени, посылает таких мужчин, которые как раз их тайным желаниям, про которые они и сами не знают, подходят. А сама радуется их радостью, счастлива их счастьем и... плачет их слезами. Вот такая история, Гунюшка.
- Выходит, мне Миньку Макошь подсунула? - сонным голосов поинтересовалась Юлька.
- Тебе, не знаю, а вот Алексея мне... - протяжного вздоха, завершившего фразу Настены, Юлька уже не услышала - заснула.
Глава 3
Июль 1125 года. Село Ратное.
За несколько дней до начала похода Младшей стражи на земли боярина Журавля
На следующий день боярин Федор с утра уехал к себе на Княжий погост, пообещав Корнею через пару дней вернуться в Ратное со своими тремя десятками ратников. Следом за ним ускакали из Ратного новики, посланные сотником с вестью к воеводским боярам. Чуть позже собрались уезжать в крепость и Алексей с Осьмой.
Алексей только слегка ухмыльнулся, когда услышал, как в тороках, которые работник из лавки пристраивал на вьючную лошадь, узнаваемо звякнул кольчатый доспех. Ухмылка эта вовсе не была насмешкой или высокомерием - старший наставник Младшей стражи просто отдавал должное разительному несоответствию внешнего облика Осьмы, никак богатырем, даже простым воином, не выглядевшего, и тем, как естественно, с заметной опытному глазу многолетней привычкой, купец носил на поясе меч и тяжелый боевой нож.
Когда всадники перебрались на другой берег Пивени и немного отъехали по лесной дороге, Осьма, прокашлявшись для начала разговора, поинтересовался:
- Ну, и как тебе боярин Федор?
- Боярин, как боярин, - Алексей слегка пожал плечами - не хуже и не лучше иных.
- Не лучше, значит... не любишь ты княжьих людей.
- Так не девки, чего их любить?
- А ведь ты и сам в нарочитых людях ходил и в немалых...
- Я во всяких ипостасях обретался! - Алексей искоса глянул на Осьму. - Чего ты крутишь-то, спросить чего хочешь?
- Хочу, только ты не подумай чего, я к боярину Корнею со всем уважением...
- Осьмуха, кончай юлить! - Алексей сделал притворно грозную мину. - А то еще подумаю, что ты мне гнилой товар всучить пытаешься!
- Так товар-то, Лешенька, и впрямь, с гнильцой, да еще и заразный. Такой, знаешь ли, что княжьи мытники, если дознаются, не только не пропускают, а еще и вместе с ладьей сжечь норовят. От греха.
- Да? И почем же продаешь?
- Дорогонько встанет, ох дорогонько, и не серебром, а кровушкой, головами человечьими. Да и продаю не я... - Осьма прервался и ожидающе покосился на спутника.
Алексей паузу тянуть не стал и послушно задал вопрос, которого купец и дожидался:
- Кто?
- Корней!
- А-а, ты насчет того, что он одной сотней полоцким князьям всю их задумку поломать собирается? - Алексей усмехнулся с превосходством военного человека, знающего то, что недоступно пониманию торгаша. - Не знаешь ты, Осьмуха, Корнея, и сотню ратнинскую не понимаешь! Знал бы ты, сколько раз они волынянам вот такие же задумки ломали! Бывало, что и назад заставляли поворачивать еще до того, как из Турова подмога подходила...
- Да не о том я! - досадливо перебил Осьма. - Это-то понятно, и Корней, как я понимаю, в таких делах умелец изрядный. О другом речь. Ты заметил, что весь разговор шел так, будто князя в Турове и вовсе нет?
- Так его, и вправду, сейчас в Турове нет...
- Тьфу! Ну, чего, Леха, ты дурнем-то прикидываешься?! Разговор шел так, будто князя в Турове ВООБЩЕ нет! Один раз помянули, что в степь с братьями ушел, и все, а про Святополчичей, которых Мономах изгоями7 сделал, то так, то сяк поминали, да еще и переглядывались между собой со значением. Или не заметил?
- Ну и что?
- А то! - Осьма поерзал в седле и глянул на Алексея, как учитель на непонятливого ученика. - Если бояре без князя нашествие отобьют, то на кой им князь? Князьям на то и подати платят, и бесчинства людишек их терпят, чтобы защищал, а если не может... понял меня?
- Это ты дурнем не прикидывайся! 'Платят', 'терпят', - передразнил Алексей собеседника - да попробовали бы не платить и не терпеть, им бы так напомнили, кто в доме хозяин, что до конца жизни почесывались бы, если б, конечно, головы на плечах сохранили.
- Ну, не скажи, Леха, не скажи. Или не знаешь, что иным князьям, не только 'путь указывали', но, бывало, и живота лишали?
- 'Путь указывает' не боярство, а вече8!
- Ну что ты, как дитя?! Вече, вече... еще скажи 'глас народа'. - Осьма презрительно сплюнул, но глянув на Алексея, торопливо выставил перед собой ладонь и заговорил иным тоном: - Ладно, ладно! Были времена, когда вече и впрямь гласом народным глаголало, да только прошли те времена давным-давно. Когда народу не так уж много, когда все друг друга знают... тогда - да, вече. А теперь, когда города выросли, когда, скажем, в том же Турове многие тысячи людей, когда один горожанин на другого смотрит и не знает, свой это или посторонний... Нет, Леха, теперь это не вече, а так, видимость одна. Или не слыхал, как бояре горлопанов покупают, чтобы на вече орали, не то, что думают, а то, за что заплачено? Или ни разу не приходилось слышать, что за боярином таким-то столько-то народу, а за таким-то столько-то? И это по-твоему 'глас народа'? Девкой-то наивной не прикидывайся.
- Вот ты про какой товар с гнильцой говорил! Да, за такую 'торговлю' и впрямь головами платят. - Алексей ухмыльнулся и подмигнул Осьме. - А не из-за этой ли 'торговли' тебе от князя Юрия прятаться приходится? А, Осьмуха?
- Да не обо мне речь! Ну что ты, точено дышло, непонятливый такой? Свято место пусто не бывает! Если туровское боярство силу за собой почует, так не просто князя погонят, а выбирать станут, кого на туровский стол позвать! Ну, дошло теперь?
