(2- XVI)
Глава этим 'прошлогодним календарем' закольцована была, конечно, красиво. Только вот слишком близко стоял повтор от 'календаря осьмого года', с порога раскрывалась датировка действия фабулы, что Пушкину, мистифицировавшему читателей, было не нужно, и он убрал эту строфу.
В.К.: Итак, вы хотите сказать, что если Онегин приехал в деревню в 1808 году, то надо выстраивать другую хронологию в романе, и тогда все 'хронологические' аргументы 'полемистов' яйца выеденного не стоят. Так?
А.Б.: Совершенно верно. И тогда возникает вопрос: а на каком, собственно, основании выстроена версия, будто события в романе происходят именно в эти годы, с 1819 по 1825? На самом деле пушкинистов ввела в заблуждение фраза в пушкинском предисловии к первому изданию Первой главы 'Евгения Онегина' в 1825 году: 'Первая глава представляет нечто целое. Она в себе заключает описание светской жизни петербургского молодого человека в конце 1819 года и напоминает 'Беппо', шуточное произведение мрачного Байрона.' Но пушкинисты не обратили внимания, что в предисловии 'издателя' Пушкина нет указания на то, что именно от этой даты следует вести исчисление хронологии фабулы и что мистификатор Пушкин в словах 'Первая глава представляет нечто целое.' имел в виду замысел всего романа, фактически намеченный в ней.
Лотман был, видимо, не первым, кто понял, что Пушкин мистифицирует читателей. (Он писал: 'Предисловие имеет характер мистификации и проникнуто глубокой, хотя и скрытой иронией.') И в самом деле, дальше, в том же предисловии, Пушкин усиливает подачу все той же информации по поводу содержания Первой главы: 'Дальновидные критики заметят конечно недостаток плана. Всякий волен судить о плане целого романа, прочитав первую главу оного.' В последующих изданиях Пушкин, посчитав такое откровенное саморазоблачение излишним и полагая, что в тексте достаточно информации, чтобы думающий читатель разобрался, что к чему, вообще снял это вступление, и оно не входит в канонический текст 'Евгения Онегина'. Только разбираться нам пришлось через 170 лет.
В.К.: Да, но ведь дата '1819 год' все равно осталась в романе – в виде всех тех деталей, которые с таким пафосом описал Николаев.
А.Б.: Безусловно. Весь вопрос в том – где именно она осталась. И вот здесь-то и возникает проблема структуры 'Евгения Онегина'. Вы говорите, 'в романе', но это не совсем так – Пушкин писал о Первой главе. На это не обратили внимания, хотя современные пушкинисты, на труды которых почему-то не принято ссылаться, предприняли вполне удачные попытки разобраться с самим понятием 'Первая глава'. Я имею в виду работу С.Г.Бочарова 'Форма плана' (1967 г.) и вышедшую чуть позже монографию В.С.Непомнящего, где дан анализ структуры первой главы. Из этих работ следует, что первая глава имеет как минимум два временных плана (я, правда, насчитал более пяти) – то есть там повествуется о разных событиях, разнесенных во времени. Одним из нескольких временных срезов, смешанных в первой главе, является то самое описание дня молодого бездельника образца 1819 года, не связанное напрямую с фабулой, в которой Онегин убил Ленского и получил отказ от Татьяны.
Первая глава уникальна: в ней содержатся упоминания о событиях, которые произошли как до начала событий основной фабулы, так и после отказа Татьяны – то есть после завершения действия восьмой главы.
В.К.: Например?
А.Б.: Например, Онегин был на военной службе уже после 'завершения' действия романа, в то время как его так называемое 'путешествие', опубликованное Пушкиным после всех остальных частей романа, было совершено до начала действия 'основной' фабулы; о его (путешествия) концовке все в той же первой главе говорится буквально следующее:
(1-LI)
Оказывается, уже в первой главе есть упоминание о его пребывании в Одессе до смерти отца – между тем как 'единогласно' считается, что в Одессу он попал только после шестой главы – 'убив на поединке друга'. Странное обстоятельство – упоминание в первой главе о том, что якобы произошло после шестой (еще до 'календаря осьмого года', появившегося в начале второй главы), – уже должно было вызвать вполне естественный вопрос исследователей: 'Как это?!'
А ведь все просто – смотрите.
1) Итак, во время пребывания Онегина в Одессе умирает его отец.
2) После смерти отца умирает дядюшка.
3) Онегин едет его хоронить и по дороге размышляет:
Мой дядя самых честных правил… (первая строка романа).
Как видим, все элементарно и четко: Онегин был в Одессе до начала действия романа. Вся информация для такого нехитрого построения содержится в первой главе; чтобы проделать эту не ахти какую сложную логическую операцию, особого ума ведь не требуется, правда? И вот отсюда начинает раскручиваться и все остальное, против чего так рьяно выступили Алешина и Николаев. Которые, оказывается, просто не умеют читать. И свое неумение маскируют патетикой, для культивирования которой умения думать и читать не требуется вообще.
В.К.: А из чего видно, что Онегин служил в армии, и что это было уже после сцены в будуаре Татьяны? Николаев, например, утверждает, что Онегин в армии вообще не служил.
А.Б.: В данном случае свое опрометчивое заявление он сделал лишь для того, чтобы убедить читателей газеты, что гвардии полковник Катенин не мог быть выведен в романе в образе Евгения Онегина. Но в тридцать седьмой строфе все той же Первой главы черным по белому подается информация о биографии Онегина из 'будущего' – того самого, о котором еще в 1967 году поставил вопрос Бочаров:
То есть, после отказа Татьяны Онегин не просто отслужил в Отечественную, а был кадровым военным (более подробный разбор – в моей книге 'Прогулки с Евгением Онегиным', ее текст есть в Интернете).
В.К.: Но если хронология событий в романе такова, как вы утверждаете, то в тексте самого романа должна содержаться информация для ответа на любой 'хронологический' упрек ваших оппонентов. Другими словами, текст должен быть самодостаточен.
А.Б.: Так оно и есть. Судите сами.
'Риторический вопрос Баркова о рожковой музыке на берегах Невы, – пишет, например, Николаев, –
