- Полезем, - ответил Митя, и все трое, надев ватники, шли в пыль, к раскаленному железу, к самому нутру каталитического крекинга.
С Митей и Малининым Алексею было легко.
- А с 'пауком' решено твердо? - спросил Алексея Малинин, стыдясь своей настойчивости. Он задавал этот вопрос не первый раз.
Им давно владела заманчивая идея - регулировать объем катализатора в реакторе на ходу, не останавливая установку. Существующее устройство в реакторе - распределитель - неподвижное. Малинин предлагал сделать вместо него подвижной 'паук'. Дело это было тяжелое. Главный механик возражал. Но Алексей в предстоящую реконструкцию собирался установить подвижной 'паук' Малинина.
- Решено твердо, - ответил Алексей.
- А когда вы к нам придете? - спросил Малинин. - Вы не забыли, что вы обещали? Моя мама ждет вас.
- Как позовешь.
- Значит, насчет 'паука' это твердо? - опять переспросил Малинин, краснея и ненавидя самого себя. - Вы меня, конечно, извините.
- Слушай, перестань меня пытать, ты все равно поверишь только тогда, когда твой 'паук' будет поставлен и начнет работать. Отстань.
- Верно, - засмеялся Малинин, - извиняюсь.
Вскоре одна из трех установок каталитического крекинга встала на ремонт. Началась реконструкция.
Пока шла обычная жизнь, Алексей существовал на заводе, в цехе гостем, теперь он стал центральной фигурой. Он вел реконструкцию, он решал, он принимал всю ответственность на себя. И невольно сразу этому подчинились все, даже Рыжов.
Было много трудностей, настоящих и мнимых, неувязок, неполадок, из-за которых приходилось трепать нервы и тратить время.
Из Куйбышева прибыли короба, но без закладных устройств, - может быть, они потерялись, лежали где-нибудь между сотнями ящиков на деловом дворе.
Слесарь, который монтировал короба, предложил приваривать. Это было надежно, но конструкция становилась неразъемной. Митя-механик предложил закручивать металлический пруток. Митя бегал с этим прутком, лазил в регенератор, объяснял и показывал Алексею, хотя объяснять особенно было нечего - Алексей согласился. Сделали по-Митиному.
- Мы не работаем, а выходим из положения, - ворчал Рыжов.
Уже в разгар работ Алексею понравилась в журнале одна картинка - новая конструкция ввода сырья, новый принцип, отлично придуманный. Алексей только кое-что изменил в чертеже и показал новый ввод своим товарищам.
Митя сразу разобрался, понял и одобрил. Малинин смотрел, долго думал, потом сказал: 'Плохо не будет', Баженов посмотрел, ему понравилось. Казакову тоже, Только Рыжов противился бешено. Заладил: 'Я против, против, возражаю, запрещаю, у меня чувство'. Но руководил реконструкцией Алексей, и ввод сырья сделали По-новому.
'Паук' Малинина тоже с божьей помощью сделали и установили. Выполнили основные предложения Алексея. Дело тяжело и медленно подвигалось к концу, вернее первой - и главный - его этап.
Установку начали выводить на режим. Все имевшие отношение к реконструкции были в цехе, ждали, подходили к щиту с контрольно-измерительными приборами. Выводить установку на режим всегда трудно, тревожно, а в данном случае было особенно тревожно.
Пришел Баженов справиться, как дела. Пока все шло нормально.
'Слишком хорошо, чтобы быть правдой', - подумал Алексей. Он не доверял этому благополучию. Опять проверил давление в колонне, в реакторе. Все было нормально.
Внезапно порвалась сварка на трансферной линии. Загорелось. 'Так, - с тревогой подумал Алексей, бегом направляясь к месту аварии. - Первая аварийная остановка. Сколько их будет?'
Их было еще много, гораздо больше, чем можно было предположить. Пять-шесть остановок, одна вслед за другой, на протяжении десяти дней.
Катализатор, эти драгоценные беленькие шарики, то шел, то не шел в реактор. 'Шуршит', - говорили в цехе. 'Шуршит', - докладывал Казаков на утренних совещаниях у директора. 'Шуршит', - сообщал ежедневно Алексей Баженову.
Вдруг начался бешеный вынос катализатора. Все вокруг было засыпано белой крупой, катализатор сыпался на головы, на землю вокруг этажерки крекинга. И всему виной был неправильный ввод сырья, та самая картинка, пленившая воображение Алексея. Надо было срочно переделывать по-старому. Рыжов, который говорил: 'У меня чувство', оказался прав. У старого нефтяника-сгонщика действительно было шестое чувство, нефтяное. Рыжов бесился, ругал Кресса и Алексея, проклинал реконструкцию. Ввод переделали.
А драгоценный катализатор, тонна которого дороже тонны сахару, продолжал литься дождем на головы авторов реконструкции и засыпать территорию цеха. Это всем видимое расточительство происходило на заводе, где борьба с потерями нефтепродуктов была одной из главных забот. Митя возглавлял рейдовую комсомольскую бригаду. Комсомольцы ходили и тщательно проверяли каждый насос. Тот же Митя круглыми глазами молча смотрел на снежные сугробики катализатора и не знал, что делать.
Установку пускали и останавливали. Еще одна остановка произошла из-за того, что перегорел мотор у сырьевого насоса. Это была очередная досадная случайность. Ведь мотор мог перегореть и в другое время, но он перегорел именно сейчас.
Когда установку наконец пустили и она стала работать, выяснилось, что ничто не изменилось.
Брала установка то же самое количество сырья, что и раньше, то есть позорно мало. Давала бензина столько же. Катализатор расходовался бешено.
В цехе говорили о том, что вообще не надо было затевать реконструкцию.
Алексей ломал голову, искал просчеты. Он был уверен, что упали короба из-за ненадежных Митиных креплений. Но для того чтобы проверить это предположение, нужно было опять остановить установку, а Рыжов категорически воспротивился.
- На этот раз, - сказал Рыжов, - моей властью мы будем продолжать работать. Довольно мы шли на то, что не получали денег. Сели на зарплате, сели на плане. Теперь попробуем план выполнять как есть. А когда остановимся в нормальном порядке, проверим Митины крепления, а заодно и все остальное.
Рыжов больше не говорил: 'ох, реконструкция', - он страдал из-за этой реконструкции по-настоящему.
Алексей был расстроен, но он видел пути исправления ошибок. И опять оставался на заводе допоздна. И опять вместе с ним оставались Малинин, механик Митя, появлялся Кресс, неизвестно откуда, словно и не уходил совсем. Приходил Казаков.
Однажды вечером все собрались в операторной.
Операторная была знакома, как бывает знакома собственная комната. Ящик с аварийным спиртом, бинтами, ватой. Косо приклеенный на стене плакат: 'Отбирай пробу только в рукавицах'. Кошка в углу выпила молока, прыгнула на круглый металлический стул, на место дежурного, зевнула, разлеглась.
- Кошки могут спать... - сказал Митя. - А я сон потерял.
- Не ворчи, Митя, - засмеялся Алексей.
- Кошке позавидовал, - сказал Малинин.
- Позавидуешь тут... - пробормотал Митя. - И кошке и собаке.
Приборы, круглые, поблескивающие стеклянными поверхностями, по-прежнему не показывали ничего отрадного. 'Все-таки торопились с реконструкцией, торопились пустить установку, все сроки, сроки, железные сроки, вот и расхлебываем теперь, - думал Алексей в который раз. - Ломаем головы...'
Алексей оглянулся на товарищей. Это были верные товарищи, но и они приуныли. Сидели с незажженными папиросами и смотрели на кошку.
Алексей сказал:
- Сегодня утром видел такие стихи на щите у дороги. Про кукурузу. 'Тем хороша она, что на все она годна - и для супа, и для каш, и особо на фураж'.
Малинин сказал:
- Люблю кукурузу с маслом.
