обороне, начали переброску своих корпусов на Восток.
Под влиянием тяжелых боев во Фландрии, Китченер, Жофр и их представители в России обратились к русской Ставке с горячими просьбами и даже настойчивыми требованиями - продолжать наступление вглубь Германии для отвлечения немецких сил. Ставка уступила этим настояниям.
Четырем армиям Северо-западного фронта была поставлена задача вторгнуться в Силезию и Познань, тогда как одна армия (10) должна была теснить немецкий заслон в Восточной Пруссии.
Эта операция, известная под названием Лодзинской, была для нас явно непосильна, несвоевременна и не вызывалась положением англо-французского фронта.
Выполняя директиву, наши армии, оторвавшись от своих баз, не успели еще наладить транспорт, как немцы необыкновенно быстрым контрманевром перебросили свои главные силы севернее Калиша и охватили две армии. В происшедшем сражении оба противника проявили необыкновенную активность и бывали моменты, когда судьба битвы висела на волоске. Обе стороны дрались с великим ожесточением: под Лодзью наша вторая армия, окруженная со всех сторон, отчаянными атаками успела пребиться к своим; у Брезин германская дивизия ген. Шеффера попала в кольцо русских войск и только после тяжелых боев ей удалось прорваться.
Битва эта кончилась вничью.
В конце ноября и начале декабря немцы перебросили с французского фронта на наш еще 7 корпусов.
{338} Ввиду такого значительного (вдвое) усиления противника, Ставка отказалась от наступления и главнокомандующий Северо-западным фронтом ген. Рузский отвел свои армии, без давления со стороны противника, несколько назад, на позиции по рекам Бзуре, Равке и Ниде, где они в течение зимы успешно отбивались от германцев.
***
Остальные три австрийские армии, приведенные несколько в порядок, также перешли в наступление против сильно растянутого фронта 3 и 8 армий. Последняя с 4 октября вела тяжелую позиционную войну против вдвое сильнейшего противника. 24 корпус, к которому была придана Железная бригада, прикрывал доступы к г. Самбору. В течение 9 дней мы отбивали настойчивые атаки австрийцев, причем Брусилову пришлось ввести в бой весь свой резерв. Пытались мы все же переходить в контратаки, но безуспешно.
На фоне этих трудных боев произошел эпизод, оставивший славное воспоминание железным стрелкам.
24 октября я заметил некоторое ослабление в боевой линии противника, отстоявшей от наших окопов всего на 500-600 шагов. Поднял бригаду и без всякой артиллерийской подготовки, бросил полки на вражеские окопы. Налет был так неожидан, что вызвал у австрийцев панику. Наскоро набросав краткую телеграмму в штаб корпуса ('Бьем и гоним австрийцев'), я пошел со стрелками полным ходом в глубокий тыл противника, преодолевая его беспорядочное сопротивление. Взяли с. Горный Лужек, где, как оказалось, находился штаб группы эрцгерцога Иосифа. Когда я ворвался с передовыми частями в село и донес об этом в штаб корпуса, там не поверили, потребовали повторить - 'не произошло ли ошибки в названии'.
{339} Не поверил сразу и эрцгерцог. Он был так уверен в своей безопасности, что спешно бежал со своим штабом только тогда, когда услышал на улицах села русские пулеметы. Заняв бывшее помещение его, мы нашли нетронутым накрытый стол с кофейным прибором (на котором были вензеля эрцгерцога) и выпили еще горячее австрийское кофе...
Судьба иногда шутит шутки с людьми. Семь лет спустя, когда я со своей семьей очутился, уже в качестве эмигранта, в Будапеште, к больной моей дочери позвали доктора. Услышав мою фамилию, доктор осведомился, не я ли тот генерал, который командовал Железными стрелками. И когда я подтвердил, он радостно жал мои руки, говоря: 'Мы с вами чуть не познакомились в Горном Лужке, я был врачом в штабе эрцгерцога Иосифа'.
И не раз в Венгрии мне пришлось встречаться с бывшими врагами, участниками войны, офицерами и солдатами, моими 'крестниками' (военнопленными, взятыми в плен моими частями) и всегда эти встречи были искренно радостны. Особенно дружелюбное отношение проявили к нам офицеры, прекрасной в боевом отношении, 38-й гонведной дивизии, с которой судьба несколько раз столкнула на полях сражений Железную дивизию.
В Первой мировой войне сохранялись еще традиции старого боевого рыцарства...
С занятием Горного Лужка открылся важный для нас путь сообщения шоссе Самбор-Турка. За смелый маневр Железной бригады я получил георгиевский крест 4-й степени.
В начале ноября, под влиянием неудач германцев в районе Ивангород-Варшава и австрийцы начали отступать, преследуемые 3 армией на Краков и 8 армией к Карпатам.
{340} С конца 1914 г. у Главнокомандующего Юго-западным фронтом возник план большого наступления через Карпаты на Будапешт, с целью добить австрийцев. Но Ставка не соглашалась, считая по-прежнему главным направлением Берлин. Ген. Иванов самостоятельно приступил к подготовке намеченной им операции, поэтому в течение ноября и декабря на фронте 8-й армии, стоявшей в предгорьях Карпат, шли непрерывные и тяжелые бои. С нашей стороны они имели целью захват горных перевалов, с австрийской - деблокаду Перемышля. Железная бригада почти не выходила из боя.
Во второй половине ноября 8 армия, отразив очередное наступление австрийцев, сама двинулась вперед к перевалам. Брусилов возложил на 8 и 24 корпуса овладение всем главным хребтом Карпатских Бескид от Лупковского до Ростокского перевалов, причем четыре раза меняя задачу, редактировал ее окончательно так: корпусам перейти в наступление с целью отрезать путь отступления к югу и уничтожить противника, укрепившегося к западу от Ростокского перевала. Причем 24 корпус должен был возможно глубже охватить правый фланг противника. Исполнить эту директиву можно было, только перейдя Карпатский хребет и спустившись в Венгрию. Я считаю нужным подчеркнуть это обстоятельство потому, что оно в дальнейшем послужит для характеристики ген. Брусилова и как полководца, и как человека (Ген. Брусилов остался в советской России и сотрудничал с сов. властью.).
Ген. Брусилов питал враждебные чувства к ген. Корнилову, усилившиеся после того, как Корнилов сменил его впоследствии на посту Верховного главнокомандующего и столь резко разошелся с ним - {341} попутчиком советской власти - в дальнейшем жизненном пути, В своих воспоминаниях, написанных при большевиках, Брусилов возвел на 24 корпус и в особенности на Корнилова несправедливые обвинения. 24- му корпусу якобы приказано было им 'не спускаться с перевалов'. Корнилов же 'из-за жажды отличиться и горячего темперамента... по своему обыкновению, не исполнил приказа своего корпусного командира и, увлекшись преследованием, попал в Гуменное, где был окружен и с большим трудом пробился обратно, потеряв 2 тысячи пленными, свою артиллерию и часть обоза'... Брусилов, по его словам, хотел предать Корнилова военному суду, но по просьбе командира корпуса (ген. Цурикова) ограничился выговором в приказе... им обоим.
Вот как пишется история при большевиках. А вот как дело происходило на самом деле.
Виновником неудачи был исключительно сам ген. Брусилов, но, заботясь о своей славе и пользуясь тем одиумом, который вызывало у большевиков имя Корнилова, свалил вину на него и других.
20 ноября, дивизии, согласно приказу, перешли в наступление. Моя бригада шла восточнее Лупковского перевала, 48 дивизия (Корнилова) - на перевал Ростокский, 49-я - между нами. Все мы получили совершенно определенный приказ командира корпуса - овладеть Бескидским хребтом и вторгнуться в Венгрию. Дивизия Корнилова, после горячего и тяжелого боя, овладела Ростокским перевалом, встречая затем слабое сопротивление отступающего противника, двигалась на юг, спускаясь в Венгерскую равнину и 23 ноября заняла г. Гуменное, важный железнодорожный узел.
49 дивизия, сбив охраняющие части австрийцев, овладела предписанным ей участком Карпатского {342} хребта и к 23-му, спустившись с гор, вышла на шоссе Гуменное-Мезоляборч и перерезала железную дорогу, захватив станцию Кошкац.
Наиболее упорное сопротивление оказали австрийцы на фронте Железной бригады и соседнего справа 8 корпуса. На левом фланге корпуса наступление совсем захлебнулось. Чтобы помочь ему и пробить себе путь, я в течение трех дней вел тяжелый бой у Лупкова, главная тяжесть которого легла на правое крыло мое - 14-й и 15-й полки доблестного ген. Станкевича. К концу третьего дня город и станция Лупков, с прилегающими высотами, были нами взяты, противник разбит, некоторые его части почти уничтожены, остатки - до 2 тысяч, попали в плен.
Погода в эти дни стояла ужасная. Мороз достигал внизу 15 гр. по Реомюру, в горах же было гораздо холоднее, снежная метель заволакивала всю лощину и слепила глаза. Дорог через горы на моем участке не было, одни козьи тропы, крутые, скользкие, обледенелые. Австрийцы занимали все еще Лупковский перевал
