- Во-вторых: Фледжби и есть Пабси и Ко?
Старик нехотя склонил голову.
- Моя догадка, - воскликнула мисс Рен, - стала величиной с апельсин! Но пока она не разрослась еще больше, добро пожаловать, моя милая крестная! Как я рада, что вы вернулись!
Сразу став серьезной, девочка обняла старика за шею и поцеловала его.
- Смиренно прошу у вас прощения, крестная. И очень жалею, что у нас так получилось. Напрасно я вам не верила. Но что я должна была думать, когда вы не сказали ни слова в свою защиту? Это меня никак не оправдывает, но что я должна была делать, когда вы слушали его и молчали, как убитый? Выглядело все это очень дурно, ведь правда?
- Дурно, Дженни, очень дурно, - взволнованно заговорил старик. - И вот как это отозвалось в моем сердце: я возненавидел самого себя. Возненавидел потому, что почувствовал, как ненавидишь меня ты и старичок должник. Но этого мало, и это еще не самое худшее. То, о чем я раздумывал тогда, сидя у себя в садике на крыше, касалось не только меня одного. Мне стало ясно, что я опозорил свою древнюю веру и свой древний народ. Я понял - понял впервые, что, безропотно подставляя шею под ярмо, я тем самым навязываю его и всем моим братьям. Ведь в христианских странах к евреям относятся не так, как к другим народам. Люди говорят: 'Это плохой грек, но есть и хорошие греки. Это плохой турок, но есть и хорошие турки'. А на евреев смотрят совсем по-иному. Плохих среди нас найти не трудно - среди какого народа их нет? Но христиане равняют самого плохого еврея с самым хорошим, самого презренного с самым достойным и говорят: 'Все евреи одинаковы'. То, что мне приходилось делать здесь, - я делал только из благодарности за прошлое, не гонясь за наживой, и будь я христианином, никто бы не пострадал от этого, кроме меня самого. Но я еврей, и мои поступки пятнают любого другого еврея - кем бы он ни был, в какой бы стране он ни жил. Это правда - жестокая правда. И надо, чтобы каждый из нас считался с ней. Но мне ли поучать других, когда я сам так поздно все понял!
Кукольная швея сидела, держа старика за руку и не сводя с него задумчивого взгляда.
- Вот о чем я размышлял в тот вечер у себя в садике на крыше. И, вспоминая раз за разом тяжелую сцену в конторе, я убеждался, что старичок джентльмен сразу поверил той выдумке только потому, что я еврей, и ты, дитя мое, сразу поверила той выдумке только потому, что я еврей, да и самая выдумка могла родиться в уме того, кто пустил ее в ход, только потому, что я еврей. Вот что значила для меня встреча с вами тремя, вот что я увидел с такой ясностью, будто мне показали все это в театре. И тогда в голове у меня промелькнула мысль: 'Ты должен уйти отсюда'. Но, милая моя Дженни, спохватился Райя, - я же обещал ответить на твои вопросы, а сам не даю тебе сказать ни слова!
- Напротив, крестная! Моя догадка теперь величиной с тыкву, а они, знаете, какие большие бывают? Вы решили отказаться от своей должности? Вам осталось добавить только это? - допытывалась мисс Дженни, пристально глядя на него.
- Я написал письмо хозяину... Да. Примерно об этом.
- А что вам ответили Вопли-Сопли-Вздохи-Охи-и-Рубцы? - спросила мисс Реп, с наслаждением выговаривая этот почетный титул и вспоминая про перец.
- Он обязал меня прослужить еще несколько месяцев - это его право. Завтра срок истекает. А я решил объясниться с моей Золушкой, только когда он истечет - ни на день раньше.
- Моя догадка так разрослась, - воскликнула мисс Реп, сжимая виски руками, - что голова у меня того и гляди лопнет! Послушайте, крестная! Сейчас я вам все объясню. Щелочки (они же Вздохи-Охи-и-Рубцы) страшно на вас злы за то, что вы уходите. Щелочки прикидывают, как бы вам отомстить. Щелочки вспоминают про Лиззи. Щелочки говорят самим себе: 'Надо разузнать, куда он спровадил эту девушку, и открыть тайну, которой он так дорожит'. Может быть, Щелочки еще думают: 'Да вдобавок и приволокнусь за ней'. В этом я, правда, не уверена, но за все прочее ручаюсь головой. И вот, Щелочки приходят ко мне, а я иду к Щелочкам. Так все и было. И теперь, когда мы вывели его на чистую воду, - кукольная швея с такой силой затрясла кулачком перед глазами, что у нее все тело напряглось, - теперь я вижу, как я сплоховала! Вот досада-то! Мне бы кайенского перца или красного, мелко нарубленного, ему подбавить!
Поскольку смысл этих сожалений остался не совсем понятным мистеру Райе, он стал расспрашивать мисс Дженни об увечьях, полученных Фледжби, и собрался было идти ухаживать за этим побитым щенком.
- Ах, крестная, крестная! - вознегодовала мисс Рен. - С вами всякое терпение потеряешь! Можно подумать, что вы решили стать добрым самаритянином! Надо же быть таким непоследовательным!
- Дженни, милая, - мягко начал старик. - В обычае нашего народа помогать...
- Да ну вас с вашим народом! - перебила его мисс Рен, вздернув голову. - Если ваш народ ничего лучше не придумает, как помогать Щелочкам, напрасно его вывели из Египта. И кроме того, - добавила она, - Щелочки вашей помощи не примут. Их стыд гложет. Боятся огласки и, боже упаси, как бы вы не узнали.
Они все еще продолжали свой спор, когда за стеклянной дверью появился чей-то темный силуэт, и в контору вошел посыльный с конвертом, адресованным весьма бесцеремонно: 'Райе'.
- Велено дождаться ответа, - сказал он.
Письмо было написано карандашом, вкривь и вкось.
'Райя!
Счета сдал и убирайся. Повесь замок на контору, сам уходи, а ключи передай с посыльным. Убирайся. Неблагодарный пес. Пошел вон'.
Ф.'.
При виде этих каракуль мисс Рен возликовала, так как ей стало ясно, что муки и стоны Щелочек не прекратились. Отойдя в угол, она хихикала и потешалась над посланием мистера Фледжби (к великому недоумению посыльного), а старик тем временем складывал свои скудные пожитки в черный саквояж. Когда же сборы были закончены, ставни на окнах заперты, жалюзи на витрине спущены, они все трое вышли на крыльцо. Старик передал мисс Дженни саквояж, повесил замок на дверь, вручил ключ посыльному, и тот немедленно удалился с ним.
- Ну-с, крестная, - сказала мисс Рен, когда, оставшись наедине, они с минуту молча смотрели друг на друга, - вот вас и вышвырнули на улицу.
- Выходит, что так, Дженни, и, по правде говоря, довольно неожиданно.
- Куда же вы пойдете искать счастья? - спросила мисс Рен.
Улыбнувшись, старик как потерянный огляделся по сторонам, и это не укрылось от глаз мисс Дженни.
- Да, дитя мое, - сказал он. - Вопрос весьма кстати, хотя задать такой вопрос проще, чем ответить на него. Но я помню отзывчивость и доброжелательство тех, кто дал работу Лиззи, и, пожалуй, пойду туда сам.
- Пешком? - отчеканила мисс Рен.
- А мой посох? - сказал Райя.
Но именно этот посох да еще необычная внешность старика и вызывали сомнения у кукольной швеи.
- А знаете, крестная, - сказала она. - По-моему, вам лучше всего пойти ко мне, по крайней мере на первое время. У меня дома никого нет, кроме моего дрянного мальчишки, а комната Лиззи пустует. - Уверившись, что он никого не обременит своим присутствием, старик охотно согласился, и эта странная пара снова отправилась в путь.
Что касается дрянного мальчишки, которому было строго-настрого приказано дожидаться родительницы, то он, разумеется, ушел из дому, и, будучи в полном расстройстве всех своих умственных способностей, ушел не просто так, а по делу, вернее, по двум делам, - первое: потребовать в любом питейном заведении на три пенни рома - бесплатно, на что, как ему казалось, он имел полное право, и второе: похныкать у мистера Юджина Рэйберна и посмотреть, не проистекут ли из этого кое-какие выгоды. Подстрекаемый важностью своих двух дел, в основе которых лежало то единственное, что занимало теперь его мысли, а именно - ром, несчастный пропойца ковылял по улицам и забрел на Ковент-Гарденский рынок, где и сделал привал на ступеньках какой-то лавки, чтобы претерпеть здесь очередной приступ трясучки, сопровождаемый появлением чертиков.
Ковент-Гарденский рынок был совсем не по пути мистеру Швею, но это место притягивало его к себе, как и всех самых отпетых пьяниц, подобно ему напивающихся в одиночку. Трудно сказать, что, они ищут здесь, - хочется ли им потонуть в ночной жизни рынка, или в джине и пиве, льющихся рекой в компаниях
