Райе: - Я поеду одна, в своем обычном экипаже, крестная, а вы, пожалуйста, постерегите дом, пока меня не будет. Я недолго, это ведь недалеко. А потом мы с вами попьем чаю и обсудим, как нам быть дальше. Скромный домик я купила напоследок своему несчастному ребенку, но он меня не осудит, он поймет... А если нельзя на это надеяться, - всхлипнув и утерев слезы, - тогда не все ли ему равно? В заупокойной молитве сказано: ни с чем мы приходим в этот мир. Значит, нам нечего уносить из него с собой. Хорошо, что мне не по карману брать напрокат у гробовщика то, что в таких случаях полагается, и будто контрабандой переправлять все это следом за моим ребенком на тот свет. Ничего бы у меня не получилось и пришлось бы тащить все обратно. Нет! Я лучше сама себя потащу, пока могу, потому что когда в конце концов и меня туда занесут, то уж обратно не вернешься. Мистера Швея опять понесли по улицам, и это были как бы его вторые похороны. Четверо краснощеких верзил взвалили гроб на плечи и в развалку пошли с ним к кладбищу, а возглавил это шествие еще один цветущий верзила, который старался придать своей походке величественность, будто выпечатывал каждым шагом: 'Смирно! Смерть идет!' - и от важности не узнавал своих близких знакомых на улицах. И все же многие прохожие с участием смотрели на девочку, которая одна провожала гроб, ковыляя за ним с костылем.
Но вот беспокойного ребенка опустили в землю и похоронили на сей раз окончательно, и величественный верзила величественно зашагал впереди одинокой маленькой швеи, точно человеку в ее положении подобало начисто забыть дорогу домой. Умиротворив таким образом свирепых фурий, именуемых обычаями, он отправился восвояси.
- Чтобы окончательно успокоиться, крестная, мне надо немножко поплакать, - сказала девочка, входя в дом. - Ведь я, как-никак, ребенка похоронила.
Плакала мисс Дженни дольше, чем можно было ожидать. Но вот слезам ее пришел конец, она вышла из темного угла, умылась и приготовила чай.
- Ничего, если я буду делать выкройку, пока мы с вами чаевничаем? ласково спросила она своего старого друга.
- Милая моя Золушка! - воскликнул он. - Когда же ты наконец отдохнешь?
- Ну-у! Выкройки делать это не работа, - сказала мисс Дженни, уже кромсая ножницами бумагу. - Мне хочется выкроить один фасон, пока я его не забыла.
- Сегодня что-нибудь увидела? - спросил Райя.
- Да, крестная. Совсем недавно. Это стихарь - то, что носят наши священники, - пояснила мисс Дженни, вспомнив, что Райя другого вероисповедания.
- Зачем он тебе?
- Ах, крестная! - воскликнула кукольная швея, - Нас, мастериц, кормят изобретательность и вкус, и поэтому мы должны глядеть в оба. Кроме того, как вам известно, у меня сейчас большие расходы. Вот мне и пришло в голову, пока я плакала над могилой моего бедного сыночка, что в наших портняжных делах не мешало бы и священников пустить в ход.
- Как же ты их пустишь в ход? - спросил старик.
- Не для похорон, не бойтесь! - мотнув головой, успокоила его мисс Дженни. - Я знаю, что покупатели не любят расстраиваться. Мои молоденькие подружки редко носят траур - всамделишный траур, зато, когда им надо являться ко двору в траурные дни, они задирают нос от гордости. Но вы только представьте себе, дорогая моя крестная! Кукла-священник - черные напомаженные волосы, бакенбарды - сочетает браком молоденькую парочку! - Это совсем другое дело. Вот увидите, я не я буду, если они трое не покрасуются у алтаря в лавке на Бонд-стрит.
Чаепитие не успело подойти к концу, когда она с присущей ей сноровкой нарядила куклу в церковное облачение из светло-коричневой бумаги и уже показывала ее несведущему в таких делах старику еврею, как вдруг в наружную дверь постучали. Райя пошел отпереть и, вернувшись, степенно и учтиво (что всегда получалось у него естественно) пропустил в комнату джентльмена.
Кукольная швея видела этого джентльмена впервые, но стоило ей встретиться с ним взглядом, как она почему-то сразу вспомнила мистера Юджина Рэйберна.
- Прошу прощения, - сказал джентльмен. - Вы и есть кукольная швея?
- Да, я кукольная швея, сэр.
- Подруга Лиззи Хэксем?
- Да, сэр, - ответила мисс Дженни, сразу насторожившись. - Я подруга Лиззи Хэксем.
- Вот записка от нее, где она умоляет вас выполнить просьбу подателя сего, мистера Мортимера Лайтвуда. Мистер Райя, к счастью, знает, что я и есть Мортимер Лайтвуд, и подтвердит вам это.
Райя утвердительно склонил голову.
- Прошу вас, прочитайте, что вам пишут.
- Такая коротенькая! - удивленно проговорила Дженни, подняв глаза от записки.
- Писать подробнее не было времени. Мы дорожили каждой минутой. Мой самый близкий друг, мистер Юджин Рэйберн, при смерти.
Дженни всплеснула руками и жалобно вскрикнула.
- Да, при смерти, - взволнованно повторил Лайтвуд. - Он лежит неподалеку отсюда и умирает от ран, нанесенных ему рукой негодяя, который напал на него в темноте. Я приехал к вам прямо от него. Он почти не приходит в себя. В те короткие минуты, когда сознание возвращалось к нему полностью или частично, мне удалось разобрать, что он просит привезти вас, просит, чтобы вы были около него. Не полагаясь на собственную понятливость, я позвал Лиззи послушать эти невнятные слова. И мы оба уверились, что он требует вас.
Не разжимая стиснутых рук, кукольная швея испуганно смотрела то на Лайтвуда, то на старика.
- Если вы задержитесь, он умрет, так и не дождавшись исполнения своей просьбы... своей последней воли, доверенной мне... Мы с ним ближе, чем братья... Я... я не могу больше говорить.
Не прошло и нескольких минут, как черный капор и костыль приступили к исполнению своих обязанностей, добрый еврей остался полным хозяином в доме, а кукольная швея, сидя в дилижансе рядом с Мортимером Лайтвудом, выехала из города.
ГЛАВА X - Купольная швея отгадывает слово
Тихая комната со спущенными шторами; река за окном течет к необъятному океану; на кровати - беспомощное тело; оно лежит навзничь, все забинтованное, перевязанное; неподвижные руки в лубках вытянуты вдоль бедер. Только второй день жила здесь маленькая швея, но эти два дня вытеснили у нее все прежние воспоминания.
Со времени ее приезда он почти не шевельнулся. Лежал то с закрытыми, то с открытыми глазами. Открытые, они, не мигая, бессмысленно смотрели в одну точку, и лишь изредка лоб над ними бороздили морщинки не то гнева, не то удивления. Тогда Мортимер Лайтвуд заговаривал с ним, и он, случалось, настолько приходил в себя, что пытался назвать друга по имени. Но сознание тут же меркло, и на кровати снова лежало лишь искалеченное тело Юджина, а дух Юджина отлетал от него.
Они снабдили Дженни всем, нужным для ее работы, поставили ей маленький столик в ногах его кровати. Кукольная швея сидела там, и их не оставляла надежда, что ее фигурка, ее пышные волосы, падающие на спинку стула, привлекут его внимание. С той же целью она начинала напевать чуть слышным голоском, как только он открывал глаза и на лбу у него, словно зыбь по воде, пробегали те чуть заметные морщинки. Но пока что он ничего не замечал. 'Они' - это были врач, Лиззи, проводившая здесь все свое свободное время, и Лайтвуд, который не отходил от него ни на шаг.
Так прошло два дня, прошел и третий. И на четвертый день он вдруг прошептал что-то.
- Юджин, милый, о чем ты?
- Мортимер, она...
- Что?
- ...ты пошлешь за ней?
- Друг мой, она здесь.
Не ощущая пробела во времени, он думал, что они продолжают все тот же разговор.
Маленькая швея стала в ногах кровати, напевая свою песенку, и весело закивала ему головой.
- Дженни! Протянуть вам руку я не могу, - сказал Юджин и усмехнулся почти как прежде. - Но я очень рад вас видеть.
Мортимер повторил ей его слова, потому что их можно было разобрать только по губам, нагнувшись к нему. Вскоре он заговорил снова:
