Один из красногвардейцев уже вскидывал винтовку, когда, оттолкнув отца, в кухню ворвался гимназист Юрий. Его лицо ужасало. Он увлекался самодельными адскими машинами, одна взорвалась в руках, страшно изуродовав лицо. Когда оно искажалось от гнева, Юрий и в самом деле становился похож на легендарного Джека Потрошителя. Так Юрия звали в гимназии.
Сейчас он бешено кричал, сжимая 'Смит-Вессон'. Хлестко хлопнули выстрелы - красный не успел прицелиться: его пуля расколола изразцовую плитку печи, рикошетом ударила в чугун с картошкой на столе.
Мелькали вспышки, пальба оглушала; еще несколько раз изрыгнуло пламя ружье Демидыча. Кухню наполнял плотный дым. Доктор и Юрий расстреляли барабаны револьверов. Демидыч вложил патроны в дробовик, влез в окно, тяжело спрыгнул на пол.
- Выйдите, Александр Романыч, вот энтих добить надо...
Доктор, а за ним Юрий почти выбежали из кухни.
28.
До того как бегущий Пудовочкин свернул за угол, одна из двух посланных вдогонку пуль достала его. Она скользнула по ребрам справа, пробив мягкие ткани под мышкой. Теперь движения правой руки причиняли острую боль, рука ослабла, онемела.
Пудовочкин был в Медном переулке. Вдоль него тянулись сплошные заборы, за которыми стояли добротные дома мещан, и во многих сейчас - командир это знал - убивали его людей. До ближайшего поворота - шагов сто. Он слышал за собой топот погони, понимал: пробежать эти сто шагов ему не дадут. Ожидая каждый миг пули, сделал то, что ему только и оставалось. Заметив слева забор пониже, перепрыгнул через него, понесся по огороду.
Близко вжикнула пуля. Он в поле зрения, его вот-вот уложат. За огородом - ветхая ограда кладбища. Пудовочкин с разбегу проломил ее. Падая вперед, скинул 'винчестер' с плеча, перевернулся через голову и с земли выстрелил в догоняющих. Их двое, они - саженях в тридцати пяти. Оба упали, ударили из винтовок. Приближалось еще пять-шесть фигур.
Он трижды стрельнул и побежал по кладбищу. Тотчас в шаге впереди него пуля разбрызгала земляной ком. 'Играются! - ожгла мысль. - Мечтают живым взять, побаловаться...' Пригибаясь, ныряя за кресты и памятники, добежал до избенки кладбищенского сторожа, ворвался в нее и запер дверь на крюк.
Сторож Ярулкин и его жена были дома. Ярулкин - лет около шестидесяти, но юркий - то и дело вскакивая с табуретки, рассказывал жене о том, что, должно быть, сейчас происходит в городе. Баба стояла, полуоткрыв рот, слушала выстрелы, охала и крестилась.
Когда Пудовочкин вскочил в домишко, онав оцепенении завизжала пронзительный, на одной ноте, визг не прерывался... Ярулкин же схватился за голову, съежился на табуретке, уставился в пол.
Гость прыгнул к окошку. Меж могил бежали преследователи. Выбив стекло стволом, стрельнул несколько раз: люди залегли. Он отцепил от пояса пятифунтовую, повышенной взрывоубойности, гранату Новицкого, широко размахнулся, превозмогая боль от ранения, метнул в окно. Рвануло за могилами, но в домишке посыпалась с потолка известка.
- У меня дед и бабка! - проорал Пудовочкин, не высовываясь наружу. Станете ломиться, себя и их взорву! На мне еще четыре гранаты. - Дико захохотал.
Старуха стала молиться, сильно дергая головой. Гость сидел на полу сбоку
от окошка, раскинув громадные ножищи, привалившись спиной к стене. Казакин под мышкой набряк кровью. Дрожащие ноздри, какие-то по-детскииспуганно-озорные, любопытствующие глаза.
- Неуж, - вырвалось у него, - помирать? Ой, неохота!
- А ты убитым тобой пожалься, - отчетливо прошептал Ярулкин.
Гигант приподнялся с пола.
- Ты чего, хрен, из ума выжил? - с жадностью вглядывался в старика. Тебе не страшно?
- Ты есть мерзость, - с выражением жути выговорил Ярулкин, отодвигаясь вместе с табуреткой. Голос дребезжал, вопреки смыслу звучал ласково: - Как тебе не околеть? Околеешь: теперь тебе никуда...
Пудовочкин подбросился так, что доски пола затрещали под сапожищами, занес правую руку - и взмыкнул от боли. Огромная пятерня застыла над лысой головой Ярулкина. Казалось, ручища скомкает череп, точно картонный. Но надобна еще жизнь человечка...
- У-уу, сторож мертвячий! - Пальцы скребнули стариковскую голову, сжались в кулак.
Опять рванулся к окошку, дважды стрельнул в сторону залегших за могилами, присел на пол.
- Чего так злобисся, сыч заковыристый? Твоего внука, што ли, списал?
Ярулкин ответил тихо, тоном угодливости:
- Внуки мои проживают в Сызрани, а на тебя я восстаю за обчество. Ты зверь геенны. Убивал без вины и убитых не давал по-людски хоронить. Радуюся я, что теперь околеешь, хотя и в моем дому.
На этот раз Пудовочкин слушал как бы покорно, когда сторож договорил
утробно, с рыком гоготнул, сказал с радостной торжественностью:
- Твое обчество сейчас развалюшку твою зажжет! Ничего умней они не придумают. Я-то без боли себя застрелю, а ты с бабкой твоей пожаритесь неспешно, как два хорька в угольях. Ой, задушевно порадуесся...
Старуха тонко вскрикнула, упала на колени перед иконами. Пудовочкин
сладко рассмеялся:
- Боль-то от огня - о-оо, какая... поди-ка потерпи ее! Чай, не минуту, не две, хе-хе-хе...
Вдруг он расправил саженные плечи, глядя на Ярулкина с демонстративной гадливостью:
- Или надеесся, за вас, двух клопов, они мою жизнь уступят? Да они полста таких, как вы, да еще двадцать малолеток спалят, лишь бы у меня жизнь взять! Да что им отец родной и хоть кто, когда есть я!
29.
Домишко окружили. Атакующие лежали за могилами, держась от избы саженях в тридцати. На кладбище все прибывали люди, но поручик Кумоваев приказал задерживать их в отдалении: Пудовочкин поминутно стрелял из окон.
К поручику подобрались Усольщиков и Бутуйсов, сообщили, что с отрядом, кажется, покончено; все дело заняло чуть более получаса.
- Значит, остался один главный, - заключил поручик. - Я ждал вас, господа, чтобы посоветоваться. - Он уже знал, что капитан Толубинов и Бесперстов
погибли. - Придется зажигать домик. Мерзавец уже убил бондаря Данкова, троих ранил. Банщик Бортников умирает от осколков его гранаты.
- А как же сторож с женой? - спросил Усольщиков. - Живы ли?
- Пожалуй, проверим. - Бутуйсов выглянул из-за могильного бугра, крикнул: - Эй, сударь! Заложники невредимы?
Пудовочкин сгреб бабу, высунул в окошко чуть не до пояса.
- А-ай, не дави! - истошно кричала та. - Ай-ай, помираю!
Минуту спустя из окошка высунулась голова Ярулкина.
- Я дозволяю...
- Не слышно! - крикнул Бутуйсов.
- Дозволяю, - слабо кричал старик, - и отдаю... этого... жизнь, чтоб околел Пудовкин! Не поминайте лихом! И еще от меня прошенье: пускай отец Питирим отслужит за счет обчества по три молебна... за меня и старуху... по три!
- Сделаем, милый! - хрипло прокричал Усольщиков, у него хлынули слезы.
Пудовочкин отдернул сторожа от окна.
- А это, хрыч, чтоб фамилие не путал! - шлепнул старика левой ладонью по уху. У того из носу брызнула кровь. Свалился на месте.
30.
Несколько человек лежат за большим надгробным камнем.
- Как хотите, господа, а жечь избу нельзя! - прочувствованно сказал Усольщиков.
Поручик смотрел с досадой:
- Атаковать? Он еще не менее двоих подстрелит, швырнет гранаты, а
стариков все равно убьет! Надо стрелять по окнам, под прикрытием огня к домику. Бросить на него факела. Как военный заявляю: иначе никак!
- Э-эх, - тяжело вздохнул Усольщиков, - был бы жив капитан Толубинов, сказал бы, что делать: и как военный, и как русский человек.
