- Ф-фу, что я слышу и от кого? - нервное породистое лицо Костарева исказила гримаса. - Вы же - отъявленный добряк, и вдруг эдакие заявления. А товарищ между тем прислал вам подарок. - Он встал, достал из кармана пальто бутылку: - Ром, настоянный на рябине. Большая редкость нынче! И это не все... - вышел на лестницу, кликнул ординарца.
Через несколько минут на столе появились жареные цыплята, белый калач, изюм, шоколад.
- От него - ни в коем случае! - замахал руками Зверянский. - И вы забыли, что сейчас же пост!
- О, как вы умиляете, доктор! Ваша душа заматерела в добродетели. Из таких прелестно-бесхитростных рыцарей получаются отменные портильщики великих дел. Вас просто необходимо расстрелять! Если я не сделаю этого, вы можете погубить исключительную возможность сыграть против Хода Истории. С меня надо будет тогда содрать кожу с живого, вытягивать из меня жилы...
'Я усугубил его болезненное состояние, - подумал, злясь на себя, доктор. - До чего же он мучается! А ведь он только что постарался для людей'. Зверянский попросил прощения.
- Я вас не обижу, Валерий Геннадьевич, предложив чаю?
Позвал горничную. Приземистая большерукая Анфиса лет под тридцать
внесла самовар, мрачно взглянула на постояльца, вышла, быстро и сильно ступая. Доктор наполнил чашки чаем. Костарев молча налил рюмку рома,выпил.
- Не могу смотреть, как вы убиваете себя.
- Перестаньте раздражать! - желчно, грубо оборвал Костарев. - Что такое
ваша заботливость обо мне? Чушь! Ее никак не должно быть. Если б вы вправду могли сочувствовать мне, то заботились бы о том, ради чего я в любой момент готов отдать и свою, и миллионы чужих жизней. Ничего дороже этого явления нет и не может быть, ибо это явление есть Россия!
18.
'Понесла молодца лихая! - с тоской подумал доктор. - Но ведь искренен! Дай-ка подсажу болезного на его любимого конька...'
- Вот вы рассуждаете, Сан-Франциско надо было в свое время колонизовать...
- Продолжать с него колонизацию, - поправил Костарев, - двигаться на восток, по просторам, куда в те времена еще не добрались янки. Граница между русской и англоговорящей Северной Америкой пролегла бы с севера на юг через нынешний город Денвер!
'Милый вы мой Александр Македонский!' - мысленно воскликнул доктор, у него щемило сердце.
- Дружочек, Аттила вы мой, - пробормотал он. - Откуда же сил было взять? Мы Кавказ полвека покоряли...
- А вот Кавказ, Крым следовало оставить на сегодня! И без Польши, Литвы, Финляндии надо было обойтись. Не лезла же Англия присоединять Данию. Энергию нужно забрасывать подальше и туда, где свободнее. Нам бы не грызться с Турцией, а еще при Петре Первом - все силы в Северную Америку! Отменить крепостное право - мужики б и потекли. Да еще сказку о заморском чудо-счастье распустить. С кого этого б не достало, тех насильственно выселять, как делало английское правительство, когда освобождало земли для нужд овцеводства. Гнать и подгонять. И обещать, обещать! Мелкопоместные дворяне поразорялись бы без рабочих рук и сами в Америку побежали б. И хорошо - ибо все главные нигилисты вышли из них. А так: мирная жизнь не для вас? На Восток! Вот вам просторы - дерзайте.
Кто не поедет, а по лесам станет шататься - вешать! Деревня в назначенный срок не стронулась с места - сжечь!
- Да вы прямо Нерон, - сказал Зверянский не с насмешкой, а с состраданием.
- Нет. Всего лишь английский король Генрих Восьмой.
- Да-аа-с! - доктор глядел на человека в пенсне, проливая чай и не замечая этого.
Костарев выпил рюмку, не притронулся к еде. Доктор промолчал в унынии. Сдерживая вздох, спросил:
- Вот вы толкуете - все силы туда. А отделись они потом от нас, как американцы от Англии?
- И пусть! Появилась бы большая страна - Русский Союз Губерний Америки. Все силы возбужденья, весь революционный элемент - там! А в самой России покой, тишь. Земли всем вдоволь, и сидят на ней истинные труженики, а не охотники пограбить. Нищеты этой омертвелой, избенок дрянных нет, а только усадьбы да дома под тесом, под железом... о!.. Не могу говорить - больно! Какую проспали игру!..
Но и недавно была вероятность комбинаций. Отстраниться от Европы! Пусть бы она - без вмешательства России - погрязла в войне. А нам - брать реванш над Японией. Занять Корею, Монголию. Кто б воспрепятствовал, кто? Но нашаверхушка - царь, это мелкое существо - предали интерес России, столкнули ее с Германией. Какую за это казнь придумать? Какое проклятье?..
В правой руке Костарева - серебряная чайная ложка, он взмахивает ею. Левая рука сжата в кулак.
- Вероятен ряд комбинаций. Первая: союз Пудовочкина с Дутовым против большевиков. В дальнейшем - действия по обстоятельствам... Или: устранение Дутова и привлечение его сил к Пудовочкину. Отсечение от Центральной России Урала, Туркестана, Сибири.
Дальше опять же два предположительных хода. Первый: наступление на Москву для свержения большевиков. Но как поведет себя народ? Большевицкими лозунгами очарованы многие. Наступление может провалиться из-за противодействия плебса. Не лучше ли ход второй? Движение в Монголию, в Синьцзян, усиленная пропаганда и агитация относительно земного рая там? Население станет перебегать от большевиков к нам, и тогда их власть останется лишь подтолкнуть.
- Вы верите... - пробормотал доктор, - что вам поверят?
- Если поверили лжи большевиков, то почему не поверят нашей? Но нужнаужасающая и тем самым обольстительная фигура вожака черни, фигура пресловутого Хама с большой буквы.
- Помнится, - сказал Зверянский, - вы не так давно превозносили русский народ. А сейчас допускаете о нем такое...
- Лишь мудро влюбленный, - перебил Костарев, - я подчеркиваю слово 'мудро'! - лишь мудро влюбленный не боится видеть все недостатки любимого и воздействовать на них к его пользе, жертвуя собой!
- Вы потрясающи в вашем заблуждении, и... - доктор почесал тугую бритую щеку, - не понимаю... может, вы и Пудовочкина любите? Когда вы давеча поехали к нему, я подумал, как вам, должно быть, противно говорить с ним, но вы берете на себя это бремя ради населения нашего города...
- Я не говорил с ним о вашем городе! Я говорил о городах Урумчи и Хотан, о пути в Тибет. Почему вы не поймете? Все, что не сопоставляется с Ходом Истории, - пустяки для меня!
- Не говорили? - в ужасе прошептал Зверянский, приподымаясь из-за стола; его мясистая нижняя губа отвисла.
19.
Утром доктора позвали к больному. 'Больным' оказался начальник станции Бесперстов. Он сидел в спальне на кровати и держал на коленях грелку. У окна стоял капитан Толубинов; пустой правый рукав гимнастерки аккуратно
заправлен под поясной ремень. Ростом офицер чуть выше среднего, длиннолицый, он тщательно выбрит, в умных глазах - обаяние спокойной твердости.
Зверянскому предложили участвовать в заговоре. Доктор тотчас согласился. Деликатно наклонив голову в его сторону, Бесперстов обратился к капитану:
- Вот, казалось бы, не был человек на войне, на медведя с рогатиной не ходил, а в его смелости я был убежден! Как какая несправедливость, кто первый на защиту слабого? Доктор Зверянский.
- Может, это не столько смелость, - скромно заметил доктор, - а запальчивость. Я по моему сыну Юрию замечаю: что-то его возмутит - как спичка вспыхнет!
- Сына придержите, чтобы не последовал примеру несчастного Семенова, встревоженно предупредил Бесперстов. - Пусть уж потерпит до общего выступления.
- Пришлите сына ко мне, - попросил капитан Толубинов. - Я ему разъясню...
Зверянский поблагодарил. Вскочив со стула, возбужденно заходил по комнате.
- Я сам, господа, едва терплю! О, первый, в кого я с радостью... я не боюсь это сказать -с радостью! - всажу пулю... мой постоялец комиссар! Вчера он позволил себе такое...
- Требовал денег? - спросил Бесперстов.
- Что ему деньги? Тут пострашнее. Тут - философия!
- Философия - это хорошо, - сказал капитан тепло, как говорят вежливые люди о чем-то дорогом для собеседника. - Плохое в другом, в том, что мы часто недооцениваем противника. Комиссары, они - дошлые. А вы - прямой человек. Заспорите с ним по философскому вопросу: ваша ненависть и прорвется. Он поймет в вас врага. А нам сейчас очень пригодилось бы ваше с ним приятельство. Ведь что сейчас самое страшное?