Владивостока, откуда и отплыть на родину.
x x x
Другие эшелоны белых тащатся в оренбургском направлении. В теплушке,
расположившись на полу, беседуют приятели Ромеева. Масляный фонарь бросает слабый дрожащий свет. Лушин, выпивши и потому в хорошем настроении, признался:
- Не верил я, что Володя столь крупно будет прав. И-ии... на-кось! Как начали к вокзалу свозить: и тебе китаец, и голубятники - сынок с папашей, и комиссары... - он злорадно рассмеялся: - Эти-то уже кожанки натянули! в потайных фатерах досиживали: вот-де щас наши придут... Лежат теперь у пакгауза... А то б Володя висел в петле... - он шмыгнул носом, тыльной стороной ладони вытер слезу. И вдруг воскликнул с воодушевлением: - Чехи-и! Сделали!
Быбин отдал должное:
- Европа! А мы... - он поморщился, как от боли, - ой, недружные. Разве давеча дружинник не понял, что те двое - разведчики? Понял. Его зависть взяла, что мы - при чистом успехе. На меня винтовку: отпусти их! По зависти совершил бы такой вред. Ну, как тут воевать? Ладно, хоть чехи есть.
Лушин не упустил случая порассуждать:
- Они, конечно, чужие, у них своя корысть - но пусть. Мы допускаем: пользуйтесь. Но если, к примеру, мы сами... не теперь, а вообще... Мы сможем гораздо лучше! Только захоти...
Шикунов ласково улыбнулся:
- Мы-то? Я не смог бы эдак женщину ударить, какая она ни будь мерзавка... - развел руками с явным сожалением. - Не сумел бы.
- Она пацана удушила! - перебил Быбин.
- Ну да... - как бы поддержал Шикунов, мягко продолжил: - И опять же раскинь. Ведь Володя знал, что его кончат. А тому не было пятнадцати лет. Пойди-ка на такую кровь... Но и то: иначе не доказал бы ничего.
- Малолеток на них работал, получил свое! - отрубил Лушин. Мысль у него
скакнула, и он добавил: - Будь простым, да не проще чехов.
- Вы все про них, - обиделся Сизорин, - а поймали шпиков мы! Володя! И поймали, и на чистую воду вывели. Вишь, чехи Володю мигом к себе взяли. Знать, нету у них такого! То-то и оно!
Шикунов высказался с печалью, так, будто желательно обратное:
- Лишь бы он не заелся, не обленился...
Сизорин повернулся к нему и с торжественной горячностью клянущегося заявил:
- Он ни за что не обленится!
14.
Володя только мыться 'ленился'. Да и ни к чему оно было при его деле. Заросший щетиной, с гривой сальных волос, с воспаленными от недосыпания, но необыкновенно живыми, зорко-ухватчивыми глазами челночил он по явочным квартирам большевицкого подполья - то как 'товарищ из красного Петрограда', то как посланец одной из коммунистических ячеек, действующих в тылу белых.
Весной девятнадцатого готовилось восстание рабочих в Омске - столице
белой Сибири. Сюда тайно стекались опытные большевицкие агитаторы, боевики. Одним из первых появился Ромеев - 'товарищ Володин из Новониколаевска', с мандатом подпольного фабрично-заводского комитета; рьяно подключился к делу...
Было назначено заседание штаба. Ромеев позаботился, чтобы до места его 'проводили' агенты и взяли явку под пригляд.
На явочной квартире вдруг огласили указание: срочно перейти по другому адресу.
Собравшихся разбили на группки, и каждую спорым шагом повел проводник. Был темный вечер: ни один агент не разглядит, с какой из группок, что выныривают из черного хода многоквартирного дома, идет Ромеев. Но он не был бы Рыбарем, если бы не предусмотрел этого: на него заранее притравили ищейку. Овчарка привела к двухсаженному глухому забору, за которым пряталась кузница.
Кузница стояла в углу захламленного, в кучах навоза, двора. Подпольщики, набившись в нее, тесно уселись на досках, уложенных на чурбаны, железяки, кирпичи, сидели на мешках с углем и просто на земляном полу именно так, подвернув под себя ноги, устроился Володя.
Председатель штаба восстания объявил:
- На случай, товарищи, если все ж таки проник к нам провокатор, все трое суток заседания никто со двора не выйдет! Разойдемся руководить восстанием только непосредственно перед началом.
Володя одобрительно гмыкнул, кивнул, лицо сделалось придирчиво-жестоким- от того что в кузнице может находиться шпик.
Стали обсуждать план восстания. Ромеев, приняв вид страшно уставшего
человека, впивался в каждое слово; как бы подремывая, приваливался плечом к соседу: рабочему лет за тридцать. Звали того Егор Павленин, он напоминал гусака: длинная шея, 'разлапистый' с широкими крыльями нос на маленьком лице, опущенные уголки большого рта.
Павленин стал большевиком еще летом семнадцатого, имел авторитет у 'омского пролетариата'. При Колчаке, замеченный в подстрекательстве к
забастовке, перешел на нелегальное положение. 'Володина' он знал около двух недель. Егора как-то сразу проняла симпатия к нему: до того своим выглядел этот потрепанный человек с малограмотной речью, с некрасивым лицом, которое, едва упоминали о белых, делалось упрямо-злобным.
Павленин брал его с собой в проверочную поездку по явкам на железнодорожных станциях; ехать приходилось то в будке паровоза со знакомой бригадой, а то - на тормозной площадке. Обнимали друг друга, спасаясь от ветра, пили из горлышка бутылки вонючую самогонку, отрывисто переговаривались простуженными голосами. Проникнутый уважением к другу, Павленин думал, что тот, пожалуй, убил не одного беляка.
Сейчас в кузнице, слушая выступающего инженера-большевика, Егор наклонился к товарищу, шепча:
- Не спи, Володин! Самое важное толкуют...
Инженер объяснял: лишь только восставшие захватят вокзал, надо все паровозы быстро загнать в депо - там будет устроен взрыв, от которого ни один
паровоз не уцелеет. Если придется покинуть город, железная дорога останется парализованной на продолжительное время: а без снабжения белые не удержат фронт.
Будто б очнувшись от сна и не совсем понимая, Ромеев прошептал:
- Сдела-ам...
Донельзя грязный, лоснящийся ватник его был расстегнут. Привычный Павленин, давно сам не мывшийся, заметил:
- Душок от тебя... прямо тухлой рыбой...
Володя, зевнув, пробормотал:
- Дык чего ж... энто раньше.
- Што - раньше-то?
Ромеев привалился к товарищу, поясняя сиплым шепотом:
- На рыбной коптильне, ну, энто... чернорабочим был. Робяты - чего уж, не помню - в контору меня послали. Прикащик нос зажал - ну, плюнул на меня.
- А ты што ж? - прошептал Павленин заинтригованно.
Лицо Володи стало насупленно-свирепым.
- После, энто... подстроил... бочка упала на него.
- Убил?
Володя поскреб заросшую щеку черными ногтями.
- Ну, ноги отнялись только.
- Вот та-ак, ага-аа! - восторженно выдохнул Павленин.
Наступил третий, последний, день заседания. В перерыв, в отличие от предыдущих дней, когда перебивались всухомятку, принесли ведра с супом, сваренным в сарае рядом с кузницей. Павленину и Володе досталось есть из одного котелка. Егор остановил товарища, собравшегося руками разломить
хлеб:
- Погодь! - достал складной нож, заботливо отрезал кусок другу. Тот кивнул, набивая рот, зачерпывая ложкой дымящееся варево.
