Дружиннику указали отделение пакгауза, где были заперты трое. Он отодвинул засов, распахнул дверь. Тотчас из помещения донесся громкий голос барышни:
- О, новое лицо! Наконец-то! Голубчик, вы знаете, какие-то пьяные люди нас заперли... хотели надо мной надругаться, ограбить. Я пожалуюсь генералу!
- Выходите, это самое, - дружинник показал рукой, - на волю.
Вслед за ней появился мужичонка в лаптях:
- У меня сынок за народный Комуч кровь льет, а меня - под запор...
Проходя мимо солдат, барышня узнала их, отвернулась, ускорила шаг.
- Ну, - пробормотал Быбин, - а где пацан? - вошел в помещение. Через минуту выбежал: - Держи-и их! Убили!
Барышня мчалась прочь по уходящей вдаль узкой полосе: справа
бесконечно длинный пакгауз, слева - громыхающий по рельсам состав. Сизорин и Лушин настигали ее. 'Лапоть' попытался вскочить на тормозную площадку вагона, но Быбин с Шикуновым оторвали его от поручней, повалили наземь.
Быбин, обычно степенный, сейчас чуть не дрожал, сбивчиво объясняя дружиннику:
- Мы троих привели-то... пацан с ними еще, малолеток! И - нету! Захожу: где? А? Под опилками - неживой...
Парень шагнул в пакгауз, вытащил на свет тело, вытащил привычно, будто
мясную тушу. Нагнулся, поворочал, пощупал.
- Удушен. Вишь, дорожки на шее.
Лушин и Сизорин, выкручивая ей сильные руки, привели ожесточенно сопротивлявшуюся беглянку. Шляпка с вуалью потерялась, растрепанные волосы упали на лицо. Женщина тяжело дышит, все в ней клокочет неистребимо-ненавидящим упорством.
Ее сообщник выглядит как-то 'суше', он сидит на земле, низко наклонив голову, сжав ее ладонями.
Шикунов пораженно и вместе с тем в отрадном облегчении объявил:
- Ведь он это заране знал - Володечка! Увидите, мол, что выйдет: против чего никто не попрет. Вот и вышла истина.
Порыв ребячливости сделал непохожим на себя Быбина - он бурно восхитился Ромеевым:
- Очень расчетливо понимал. Заметили, как он крикнул, чтоб эти услышали: уезжаем-де! уходит наш эшелон! Чтоб эти думали: если их отопрут, то уж другие - кто про пацана не знают. И придушили, - закончил ликующе, как мог бы сказать: 'Попались!'
Впрочем, его настроение тут же сменилось. С гневным презрением обратился к пойманной:
- Боялись, значит, что снова может рассказать?
Лушин выругался:
- Отомстили! Не терпелось отомстить, у-уу, краснюки-погань, кар-ратели... - он смачно, с чувством сплюнул.
Быбин поторопил:
- Ведем назад в контрразведку!
- Ну, ты! - вдруг набычился дружинник. Он был из тех малых, что знают себе цену. - Не х... командовать! - направил на добровольца громоздкую 'Гра '.
Тот вытаращил глаза:
- Ты че?
- У меня приказ: отпустить! Пусть идут.
- Но они убили!!! - вскричал с безумным лицом Сизорин.
- На меня это без влияния. Я здесь с приказом: отпустить. Будешь еще мне указывать!
'Лапоть' встал на ноги. Барышня отбросила волосы с лица.
- Ну, уж нет! - Быбин выстрелил из винтовки в воздух, закричал: Тревога!!!
На тесном пространстве между пакгаузом и железнодорожным полотном
собирались добровольцы. Раздвигая толпу, подошли чешские легионеры: офицер и двое рядовых.
Пострадавшие от большевиков смотрели на чехословаков как на спасителей. Благодаря им советской власти не стало от Волги до Тихого океана. И они держали себя соответственно.
Офицер с холодной властностью, нажимая на 'о', спросил:
- Что про-зочло?
Ему стали рассказывать... Он был отлично сложен, осанист, аккуратно подрубленные узкие усики, тонкой кожи черные перчатки. Достав портсигар, серебряный, с монограммой, вынул папиросу, щелкнул зажигалкой, закурил. Задавал вопросы, уточняя, что именно узнавали барышня, 'лапоть', парнишка у военных около эшелонов. С цепким вниманием выслушал поочередно
четверых добровольцев, осмотрел труп подростка. Вдруг с улыбкой обратился к
барышне:
- Отчэго он убитый?
- Не знаю! Контрразведка меня отпустила! Вам подтвердит началь...
Хрусткий звук удара. Молодая женщина отлетела в толпу: та раздалась - и она упала навзничь, вскинув длинные ноги в красивых ботинках. Платье и нижняя юбка задрались, обнажив гладкие пышные ляжки.
- Сучэнка! - чех сделал ударение на первом слоге. Вынул изо рта папиросу, плавно выдохнул дым. - Взъят!
x x x
Майор Иржи Котера был пражанин. До мировой войны он занимал видную должность в крупной торговой компании, что закупала в России лен, пеньку, коноплю. Поскольку требовалось бывать в России, Котера выучился говорить по-русски. Истый патриот, он ненавидел австрийцев и мечтал о независимой Чехии. Попав на фронт, перебежал к русским, вступил в чехословацкий легион, чтобы воевать с Австро-Венгрией. Когда легион (чаще его называют корпусом) выступил против большевиков, Котеру, учтя его знание русского языка и опыт общения с русскими, назначили на одну из руководящих должностей в срочно сформированной контрразведке.
12.
Володя, со связанными за спиной руками, сидел на стуле в кабинете Онуфриева. Тип в некрашеного холста косоворотке с засученными рукавами ударил его по губам аршинной дубовой линейкой.
Роговский стоял поодаль на сверкающем паркете в позе несколько
театральной, хотя подозрения царапали по сердцу всерьез.
- Повторяю: с кем из офицеров вы шли на связь?
Ромеев получил еще один удар линейкой; из разбитых губ капала кровь.
Полковник, сидя за столом, набивал нюхательным табаком ноздри.
- Отвечай! - оглушительно, со вкусом чихнув, добавил: - Покалечим!
- Не надо бить, - тоном просьбы сказал Евгений Федорович: он говорил это после каждых двух-трех ударов.
И вдруг связанному - нахраписто, свирепо-хамски:
- Имена офицер-ров?! Живо!
Володя молчал, и тип опять прошелся линейкой по его губам.
- Ты усугубляешь своим упорством! - проорал со своего места Онуфриев.
Вошел молодцеватый чешский майор, вскинул руку в перчатке к козырьку, представился.
- Этот чоловек взъял троих людей? - указал взглядом на Володю.
- А в чем дело? - Роговский, эффектно подбоченившись, с апломбом назвал себя, свой пост.
Котера с дежурно-любезной улыбкой, как о приятном, уведомил:
- Он берьотся к нам.
- Это невозможно! Он опасный враг, многолетний провокатор царской охранки! Ему вынесен смертный приговор партией эсеров.
- Очэн сожалею, - сказал чех невозмутимо. - Нам нужно его взъят! кивнул двум легионерам. Те встали у Володи по бокам.
Котера щелкнул каблуками, слегка поклонился Роговскому и четким шагом вышел.
13.
В вагоне чешской контрразведки заговорили и барышня, и 'лапоть'. Знали они много, и в одну ночь в Самаре был схвачен весь актив большевицкого подполья. Ничего обиднее для красных не представишь: ведь к вечеру следующего дня белые оставили город. Их 'прощальный привет' будет назван 'одним из самых
