Павленин хлебал не так торопливо. Шепнул:
- Не был я еще в бою. - С виноватым смешком добавил: - Не стреляли по мне пока что... - затем обронил как бы невзначай: - А по тебе?
Володя высосал горячий суп из ложки:
- Ну да.
Егор был впечатлен его немногословием. Некоторое время ел молча, не сдержавшись, спросил:
- Э-э, смерти страшно?
Товарищ ответил неопределенно и без интереса:
- Може, не убьют...
Павленин, криво усмехаясь, сказал завистливо:
- Хорошо им, кто верующий. Они уверены: после смерти что-то будет. А так, когда знаешь: бац - и больше ничего! Ни солнца тебе никогда... ни одним глазком в эту жизнь уж не глянешь...
С жалостью к себе тихо поделился:
- А пожить охота. Не кувалдой махать в цеху, а сидеть за столом с
полировкой, в чистоте... тебе бумаги приносят, печать ставишь... Обед принесут из ресторана, хлеб - под салфеткой...
- Чаво? - с тупым недоумением спросил приятель.
Егор спохватился:
- Шутю! - Помолчав, поинтересовался: - А как ты свою жизнь представляешь при нашей власти?
Володя вылил из котелка в рот остатки супа, проговорил веско, с сумрачнойзначительностью:
- У меня так. Поел и - по большой нужде!
В животе у него звучно зарокотало. Поднялся, разминая в руках клочок бумаги, вышел из кузницы. Павленин последовал за другом. Из сарая выглядывал парень-дежурный, следя, чтобы никто не пытался уйти со двора. Было неприютное пасмурное утро - восстание должно начаться в пять пополудни.
Володя зашел за угол кузницы, в проход между ее стеной и забором. Земля здесь густо усеяна человеческими испражнениями. Он присел на корточки, Егор, встав рядом, стал мочиться; его угнетало ожидание боя, и, бодрясь, он сказал:
- По гудку весь Омск подымется!
Друг, кряхтя, с наслаждением раскуривал козью ножку; тужась, пустил ветры. Павленин, который жадно желал сочувствия, но не услышал ни слова, оскорбленно бросил:
- Ты, вижу, мастак смаковать!.. - И вернулся в кузницу.
Ромеев расправил клочок бумаги, указал карандашом время восстания, пункты сбора: скомкав, забросил записку за забор. Через минуту он опять сидел на земляном полу кузницы, устало привалясь к Павленину.
В проулке вдоль забора бегала взад-вперед ищейка, из укрытия наблюдали агенты чешской контрразведки. Собака кинулась к упавшему комку бумаги.
15.
Молодой белобрысый капрал Маржак, по-петушиному легкий, перепрыгивал через рельсы, проворно пересекая железнодорожные пути. В тупике стоялвагон чешской контрразведки, к его крыше с неоструганного временного столба спускался телефонный провод. Маржак вбежал в салон, вытянулся.
Майор Котера сидел за столиком, читая утренние донесения. Оторвался от них, велел докладывать. Услышав имя 'Володья', он привстал, спеша взять у капрала клочок мятой грязной бумаги.
Пять минут спустя рука Котеры протянулась к телефонному аппарату...
Офицер вышел на площадку вагона. Напротив стоял состав обжитых чехословаками теплушек: их наружные стены отделаны резной кедровой корой замысловатыми барельефными изображениями. У каждой теплушки основательно устроена лестница с удобными ступенями. Чешские части всегда обустраиваются так, если им предстоит пробыть на станции не менее недели.
Легионеры больше не желают воевать против красных на фронте, но они
взяли на себя охрану железной дороги в белом тылу, где из-за безмозглой политики колчаковцев собираются целые повстанческие армии.
Котера окидывает взглядом сытых, хорошо обмундированных легионеров, что, высыпав из состава, прогуливаются или сбиваются в группки. Одна из таких кучек забавляется с ручным медвежонком. Двое чехов играют на скрипках - несколько минут майор наслаждается 'Славянской рапсодией' Дворжака... Даже в промозглое безрадостное утро ощущается домашняя теплота. Котера вернулся в салон и отдал распоряжения.
Раздались свистки, команды, могучий слитный топот; вдоль состава встал строй в несколько рядов - сплошной забор из штыков. Четким отработанным шагом, отделение за отделением, легионеры стремительно ушли в город.
16.
Павленина вызвали из тюремной камеры, набитой арестованными. Конвоир привел его в помещение с голыми выбеленными стенами, с забранным решеткой окном. Здесь стояли лишь два стула и конторский стол. Конвоир удалился в коридор.
Вдруг открылась еще одна, слева от входа, дверь, и вошел Ромеев. Вошел неторопливой, небрежной походкой, какой он почти никогда не ходил: так ходят люди, когда на них смотрят, а они хотят показать, что совершили нечто выдающееся. Он позволил себе вымыться, был побрит, одет в приличный чистый пиджак и в свежевыглаженную косоворотку.
Павленин напрягся от ярости и от того, что выражать ее опасно.
Володя медлительно, с ленцой уселся за стол, сухо пригласил:
- Присядь.
Егор наклонил маленькую голову на длинной шее: нос с широкими
крыльями, опущенные уголки рта - сейчас он был особенно похож на гусака, который, казалось, злобно зашипит. Он сел на стул перед столом. Не глядя на него, Ромеев с непроницаемым видом сказал:
- Восстание накрыто. Весь город вычистили. Урало-Сибирский комитет в руках у нас.
Вчера около трех пополудни они с Павлениным, как требовал план
выступления, были в депо, где скапливалась дружина боевиков. Внезапно появились чехи. На Егора, рванувшегося в тендер паровоза к пулемету, вдруг прыгнул сзади его товарищ, подсек ловкой подножкой и, упирая в хребет ствол пистолета, сдал легионерам.
Когда ошеломление отошло, Павленина скрутила жалость к себе, он изводился, осуждая себя за доверчивость, проклиная вероломство врага.
Теперь он сидел напротив контрразведчика, подавленный до глухоты ко всему, кроме одного... На мертвенно-сером лице выделялись поры, оно казалось вырезанным из старого ноздреватого камня. Безжизненным голосом, не шелохнувшись, он как-то механически пробормотал:
- Показания давать?
В ответ услышал равнодушное:
- Потом дашь - на случай, если мы чего-то еще не знаем.
Раздался стук в дверь, Володя крикнул:
- Ага, давайте!
Два пожилых, царской службы, надзирателя внесли судки, от которых шел парок; запахло дразняще вкусно. Дыхание арестованного стало болезненно-учащенным. До чего же хотелось жить! Он таращился на то, как накрывают на стол. Ромеев сказал без выражения:
- Это тебе обед из ресторана.
В тарелку налили горячую уху из лососины, на блюде появилась часть тушеного гуся с капустой; нарезанный горкой белый хлеб был накрыт накрахмаленной салфеткой. Ромеев обвел яства пренебрежительным взглядом, сделал рукой приглашающий жест:
- Сбылась твоя мечта, Егор Николаич!
У Павленина застучали зубы.
- Зачем так-то тешиться, Володин, или как вас...
Володя сказал невозмутимо, что он не тешится, что он просто чувствует 'человечность' - ведь они, как- никак, успели сдружиться. В его силах оказалось удовлетворить мечту Павленина, он заказал обед за свой счет.
- И ничего, кроме этого, не ищите, говорю вам честно, - обратившись на 'вы', заверил он с ноткой сердечности.
