передать...
- Идем к отцу! Ждет, говорю! - Ромеев взял пацана за запястье. Сообщил
добровольцу: - Украл крестик только что. У контуженого взял обманом.
Солдат в пенсне остался стоять - с выражением растерянного недоверия.
Мальчишка пронзительно вскричал:
- Люди добрые! Караул!! - тут же смолк от жгучей боли в руке.
- Сломаю грабельку! - раздалось над ухом.
Быстро шли сквозь толпу.
- Воришка это! Воришка! - внушительно охлаждал Быбин тех, кто порывался вступиться. Ромеев велел ему отвести 'шкета' к багажному помещению вокзала, ждать там. Лушина послал найти Шикунова: вдвоем они должны взять 'лаптя', тоже доставить к багажному.
- Я туда же бабенку приведу! - шепнул Володя, побежал.
От багажного вели троих. Хорошо одетая барышня возмущалась:
- Позовите офицера! Это - своеволие пьяных!
Мужичонка в лаптях молился вслух. Паренек помалкивал. Спутники Ромеева с винтовками наперевес окружали группку, сам он шел впереди с наганом в руке, покрикивал:
- В сторонку! Контрразведка!
Из вокзала запасным ходом вышли на мощеную площадку. От нее начинались тянувшиеся вдоль железнодорожного пути пакгаузы, сколоченные из пропитанных креозотом балок, обращенные дверьми к поездам. Позади пакгаузов неширокой полосой протянулся замусоренный пустырь. Железная решетка отгораживала его от палисадника и городских строений. На пустыре никогда не высыхали зловонные лужи, попадались трупы кошек, собак. Небольшая его часть посыпана песком. На нем темнеют круги запекшейся крови. Одни чернее: кровь уже гниет. Другие - свежие.
- Двоих нонешних убрали, - сказал Шикунов, и все пришедшие посмотрели на стену пакгауза, густо испещренную отверстиями: множество пуль глубоко ушло в толстые твердые балки.
- Опомнитесь! Образумьтесь! - страстно убеждала барышня, сжимая кулаки в перчатках, вздымая их перед лицом. - Мой отец - большой начальник, глава земской управы! Вас неминуемо накажут, неминуемо...
'Лапоть' заорал неожиданно зычно:
- Православные, покличьте начальство! - он обращался к зрителям, что скапливались за оградой в палисаднике. К расстрелам привыкали, публика уже не валила - собиралась неспешно.
- У меня сын в Народной Армии, сын свою кровь льет! - мужичонка бросил кошелку наземь, крестясь, упал на колени: - А эти меня убивают...
Ромеев подмигнул Быбину, Шикунову, рявкнул на барышню и мужика:
- Тихо, вы! С вами разберемся. Но этого... - рванулся к парнишке, - мы сей момент... шпиона!
- Ничем не виновный я! Сжа-альтесь!
- Говоришь, крестик на гайтане... а?! Мать наказала отцу передать... а?! А чего ж сама, когда его провожала, не навесила ему гайтан?
- Отец в прошлом годе ушел от нас, - плача кричал мальчишка, - мать хворая лежит...
- Год, как ушел, а откуда ж ты знаешь, в какой он полк поступил?
- От людей! Мы про него все зна-ам...
- На слезу бьешь! - рычал Ромеев. - Мать хворая лежит, отец вас бросил...
она его все одно жалеет, гайтан передает... Определенно - на слезу! Под этим видом выманиваешь о войсках, шпионишь. - Потащил визжащего к стенке.
- Дяденька, не на-адо! А-аай, не на-адо!!
- Умр-р-ри-и! - Володя прицелился из нагана.
- Стой, скажу! дай сказать... - мальчишка протянул руки, - вон она, показал на барышню, - Антонина Алексевна: ее слушаюсь! А этот - вишь, оделся! А то был в пинжаке, в сапогах...
Ромеев опустил револьвер, левую руку положил 'мальцу' на голову.
- Не ври мне только. Где встречаетесь?
- На Шихобаловской, в прачечной у китайца. Линьтя - его зовут. Дразнят: дядя Лентяй. А велено его звать: Леонтьев. Она - главнее. Меж собой ее зовут: товарищ Антон. А этот - он недавно прибыл. Его зовут Староста.
Быбин и Шикунов, переглянувшись, потрясенно молчали, держа винтовки так, точно вот-вот на них нападут. Они доверяли Ромееву, но что задержали троих не зря - в это верили не до конца.
И вдруг - эти слова 'шкета'...
- Ложь! Мерзкая ложь! - остервенело кричала барышня: в голосе звенела сталь.
'Лапоть' завывал:
- Оговорил, беда-аа...
Лушин пихнул его прикладом в живот, левой рукой толкнул так, что мужичонка, отлетев, упал набок.
Ромеев спросил мальчишку:
- Разведку собранную они как отсылают? Не с голубями?
- С голубями! Пацан, постарше меня, с отцом занимаются. Отца по-чудному зовут - Алебастрыч. На Садовой, у Земской больницы живут.
- Срочно надо в контрразведку, - с затаенным - от ошеломления дыханием, со странно-умиленным видом выговорил Шикунов. - Это целое подполье работает...
Задержанных повели. Женщина, охрипнув, со слезами ненависти выкрикивала:
- Вы неминуемо заплатите! За меня есть кому вступиться...
8.
Как только вошли в кабинет Панкеева, барышня бросилась к нему, заламывая руки:
- Господин офицер! Мой отец - председатель земской управы!.. в Новоузинске... расстрелян красными! Мы с мамой спаслись в Самару, я ищу моего жениха - прапорщика Черноярова, он в Народной Армии с первого дня...
Привлекательная внешность незнакомки, ее слова о папе, ее слезы заставили Панкеева предупредительно вскочить, усадить мадмуазель в кресло. Он налил ей из графина воды, стал со строгостью слушать Ромеева, Быбина, Шикунова... Он понимал - разведчики могут изощренно маскироваться, и, тем не менее, то, что эта барышня - большевицкая разведчица, в первые минуты представлялось неправдоподобным.
Да и вообще невероятно: человек, пусть в прошлом и даровитый агент сыска, едва оказался на станции, как тут же сразу поймал трех лазутчиков.
Вероятнее было, что сметливый, ловкий тип на этот раз прибегнул к трюку,чтобы отличиться и застраховать себя от мести эсеров: вбил солдатам
пентюхам, что эти трое - шпионы.
Панкеев неприязненно бросил Володе:
- Нам о вас уже все известно! Человек вы, кажется, неглупый. Но, засмеялся издевательски, - не там ищете дурее себя. Не там!
- Господин поручик, не об нем разговор! - вмешался Быбин. - Вы этих проверьте.
Барышня, обежав огромный письменный стол, за которым сидел офицер, пригнулась за его спиной, будто на нее вот-вот набросятся и растерзают, -зарыдала, захлебываясь:
- Я ни в чем не виновна! Мне к... генералу! Я обращусь... Папа расстрелян красной сволочью...
Напирал на поручика и 'лапоть', выкладывая из кошелки на стол каравай хлеба, шмат желтого сала, глаженые портянки:
- Извольте проверьте! Сын у меня доброволец! Сыну привез... со всей душой против красных, а меня виноватят...
- Ладно! - раздраженно остановил Панкеев.
Шикунов, доброжелательно улыбаясь, негромко, но настойчиво высказал:
- Пареньку бы сделать допрос.
Мальчишка, бледный, заплаканный, стоял напротив стола, впивался взглядом в лица барышни, Ромеева, офицера.
