- Попишу суку! - кричал Скопец, махая заточкой.
Свалили на пол, пинали в живот, в лицо, не давали встать. Потом подняли, уже окровавленного.
- Сейчас воспитывать тебя будем, сучонка, зачем Вьетнам бомбил?! - почти ласково сказал ему Хмурый. - Пей, падла.
Гриф нашел в себе силы проговорить разбитыми губами:
- Ноу...
Прибалт подошел тогда совсем близко и заглянул в глаза американцу, как в душу заглянул.
- Ноу? Мы тебе покажем... ноу. Ладно, - отвел взгляд. - Отпустите его.
Гриф присел на бетонный пол, растирал руки.
- Крепкий янки, да... - обратился Хмурый к замершим дружкам. - Пить не хочешь, ладно. Но закон наш воровской нарушать никому не позволю. Даже тебе, ковбой! - со значением сказал он и улыбнулся.
И кодла засмеялась, выпуская пар. Только Скопец дышал тяжело, готовый броситься, ждал еще своей очереди поиздеваться над новичком.
- Потому придется тебе на потолке расписаться, фраер...
И ничего не успел понять Гриф, как его снова схватили, раскачали и мощно подбросили к потолку.
Спортсмен, чемпион Колумбийского университета по акробатике, Гриф сгруппировался, перевернулся в воздухе и приземлился на полусогнутые ноги. Тут же его ударили чем-то по шее, и он снова упал на влажный пол. И затих наконец.
На том его и бросили.
ЗОНА. ГРИФ ПО КЛИЧКЕ КОВБОЙ
Как оказалось, мне надо было сказать при предложении их главаря расписаться на потолке одну лишь фразу - 'Подставь лесенку'. И от меня бы отстали. Так все просто, но откуда ж я знал это... Позже я видел такие 'прописки' и всегда предупреждал новичков, как вести себя и что говорить. Но нельзя было предугадать, что замыслят блатные.
Меня, почти без сознания, нашел на полу заглянувший в барак прапорщик. Мои мучители цинично ответили на это, что, мол, кислорода мало в бараке, и потому у янки пошла кровь из носа и ушей...
Так закончился первый мой день в русской колонии...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Гриф вскоре стал опытным зэком, начал подлаживаться к законам Зоны и, надо сказать, быстро завоевал здесь доверие. К нему уже никто не цеплялся с вопросами и дурным любопытством - ну, американец да американец, что тут такого, такой же человек...
Мы писали с ним пространные письма прокурору, но у меня было впечатление, что они просто не доходили до того, и Львов держал его в Зоне из любопытства, да чтобы похвастаться перед кем. Ничем иным я объяснить странное нахождение в Зоне иностранного гражданина не могу.
Преступление у него было надуманное, рассыпалось в прах при первом же ознакомлении с сутью дела, и небоязнь Львова держать его здесь, видимо, шла из-за того, что более влиятельные силы были задействованы в изоляции или наказании Грифа, и местная администрация снимала с себя всякую за то ответственность.
А человек сидел, безвинный.
Одно могло утешать - не он один. Но ему от этого было не легче... Через день его уже бросили в изолятор за очередную драку.
Отлежавшись в углу после побоев, на следующий день он по совету завхоза обосновался на койке сидевшего в ШИЗО блатного.
Это вновь вызвало взрыв ярости у начинающего пахана Скопца. Яростно рвавшийся в авторитеты, этот злой, крепко сбитый, сильный маленький крутой, отягощенный массой комплексов, здесь, в Зоне, как бы нашел себя. Где надо и где не надо проявлял он свой бойцовский характер, лез во все драки, часто побеждал, будучи вертким и бесстрашным. Имел привычку купаться в снегу после бани даже в самый лютый мороз, гордился этим, как и своей вечно красной хитрой мордашкой с ушами-локаторами.
Так вот, Скопец посчитал, что новичок, без спроса занявший кровать вора, опять нарушил все законы барака, Зоны и всего мира, и вновь кинулся с табуреткой на янки. И самое страшное - не получил у паханов барака поддержки и был постыдно побит дюжим американцем при равнодушном одобрении присутствующих. Грифа кинули в изолятор, а Скопец затаил на 'американо' лютую злость...
ИЗОЛЯТОР. КОВБОЙ
Дверь открылась с противным металлическим лязгом, и эти подонки втолкнули меня в камеру. Сняли наручники, плюнули в спину напоследок. Спасибо...
Я огляделся. В такой камере я был впервые.
Крохотное оконце с двумя рядами стекол, так что оно почти не пропускает света; здесь, видимо, всегда темно. И сыро - я пощупал скользкие стены камеры и чуть не заплакал от обиды - как тут находиться, это же, как говорят русские, 'полный пыздец своему здоровью'.
Так, а куда здесь садиться? Можно только стоять. Все, конец...
Заглянул один из провожатых. Улыбается:
- Обживайся, Штаты... Чувствуй себя как дома в советской тюрьме, но не забывай, что ты в гостях у великой страны...
У великой - это точно, это я уже понял. Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит... человек... Проходили в университете. Теперь я пойму подлинный смысл этих слов.
- Ты не бузи, - говорит этот офицер. - Слишком круто ты чего-то берешь... Смотри, парень, обломают...
Сами обломаются.
Если уж подыхать здесь, то не сдаваться подонкам, что верховодят тут... Присел на корточки, попытался заснуть. Вместо этого получилось какое-то забытье...
Я проснулся и был весь в поту. Где я?
Боже, в этом мире холода и безысходности. Что это было, там, во сне?
Явь, что случилась со мной... Почему я здесь?
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Зэка Аркашу Филина завели в кабинет Медведева сразу два прапорщика. Он вошел степенно - широкий его череп с пролысинами скорее подошел бы интеллигенту-философу, нежели среднему благовещенскому, позже - харьковскому вору, что не брезговал сдавать друзей и жить за чужой счет, еще и делая подлости этим людям...
- Еле нашли... - оправдался один из прапорщиков. - В кинобудке сидит, чифирчик попивает да еще музычку слушает блатную.
- В смысле - блатную? - не понял Медведев. - Откуда там она?
- Вот и мы думаем... - встрял другой.
- Что слушали, Филин?
- Вилли Токарева слушали, гражданин начальник. Песенка называется...
- Помолчите... песенка... спетая... Идите, - кивнул прапорщикам.
Когда провожатые вышли, Медведев глянул в жгучие и лупастые глаза вора, пялившиеся на него неприязненно и холодно, как хирург на безнадежного больного. Стало неприятно, но это-то сразу и настроило на нужный тон, встряхнуло. К Филину удивительно подходила фамилия: глаза навыкате, вислые нос и уши.
- Никак до тебя руки не доходили. А ты и рад... песенки. Твоя-то песенка, как ты думаешь, спета уже?
- Это как? - медленно повернув крупную голову, равнодушно спросил Филин.
- Ну... можешь еще человеком стать?
Филин усмехнулся и отвернулся, не удостоив майора ответом.
- На воле ты же почти актером был, все переодевался, как я помню. Слушай, может, и здесь актером станешь - в активисты запишешься, и не поймет никто, вправду это или играешь...
- Это как? - обернулся он, искренне удивившись.
- В смысле... Ну, во всех смыслах. Добьешься зато досрочного освобождения.
- Да вы что, начальник... - обиделся не на шутку зэк. - Я же вор, воровскую зарубку давал. Я ж не
