начавшегося романа. Но при всем том она сочла необходимым дать хотя бы самые общие пояснения:
- Я собиралась выйти за него замуж, чтобы таким образом избавиться от Дамьена и уехать подальше от Драго-Холла. Но этого не получилось. Он.., я.., мы решили, что это не лучший выход.
Припомнив, как ей было больно от совершенно незаслуженной обиды и как потом боль уступила место гневу, Виктория добавила:
- Скорее всего он никогда по-настоящему не хотел жениться на мне. Впрочем, как и я стать его женой.
Лицо Рафаэля поочередно выражало то удивление, то недоверие. Он молчал, и Виктория поспешила заполнить затянувшуюся паузу.
- Все получилось так странно... Если верить Дэвиду, больше всего в их доме хотел видеть меня его отец. Но зачем? Может, до него дошли слухи, что я вовсе не так уж бедна, и он стремился заполучить мои деньги?
- Это маловероятно, - не задумываясь ответил Рафаэль. - Дамьен, каковы бы ни были его намерения по отношению к вам, никогда бы не допустил распространения информации, имеющей столь личный характер. Так что можете не сомневаться: о ваших деньгах не знала ни одна живая душа.
- В любом случае, - вздохнула Виктория, - это к лучшему. Я никогда не любила Дэвида и едва ли сумела бы стать ему хорошей женой. Все равно из этого брака ничего бы не получилось.
Рафаэль рассмеялся:
- Слушая вас, я начинаю верить, что женщины все же могут обладать некоторой долей здравого смысла, по крайней мере некоторые из них. Уверен, вы не должны ни одной минуты сожалеть о случившемся.
Эстербридж - слабый и безвольный слизняк. Он недостоин вас.
- Не знаю, кто из нас кого недостоин, но должна признаться, я чувствовала себя очень неловко, собираясь выйти замуж без какого-либо намека на любовь и страсть.
- Называйте вещи своими именами! - громогласно заявил Рафаэль. - Вы бы сделали его несчастным, превратив его жизнь в сплошное ежеминутное мучение!
Возмущенная до глубины души Виктория в первый момент не могла вымолвить ни слова.
- Кем же вы меня считаете?! - с трудом обретя дар речи, воскликнула она. - Фурией? Ведьмой? Мегерой? Может быть...
- Нет, нет, успокойтесь, ради Бога. Я вовсе не это имел в виду. Я только хотел сказать, что вы слишком решительная и волевая женщина для такого бесхребетного субъекта. И он бы это довольно быстро понял.
Мгновенно успокоившись, Виктория застенчиво улыбнулась.
- Приходится быть сильной и мужественной, когда остаешься совершенно одна на свете. - При этом в ее голосе не было ни капли сожаления, ни малейшего сочувствия к самой себе, так свойственного женщинам.
Мысленно Рафаэль подивился спокойной решительности этого одинокого, слабого, но в то же время такого сильного существа. Он с удивлением смотрел на нее, словно впервые открывая для себя стройную и изящную фигуру, длинную шею, правильные и тонкие черты лица, большие выразительные глаза, нежную и гладкую, тронутую едва заметным румянцем кожу, свежий алый ротик с безукоризненно ровными и сверкающими белизной зубами. С огромным трудом Рафаэль сумел справиться с собой и придать своим мыслям другое, более безопасное направление. Он резко отодвинул стул и встал.
- Уже поздно, завтра рано вставать. Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату.
Виктория молча последовала за ним, искренне недоумевая, что могло его так рассердить. У дверей комнаты Рафаэль учтиво и необыкновенно церемонно поклонился ей и, пожелав спокойной ночи, очень быстро, почти бегом удалился.
Этой ночью, лежа без сна, Виктория впервые поняла, что нельзя ко всем мужчинам подходить с одной- единственной меркой. Возможно, отдельные представители подлого мужского племени могут и не быть такими негодяями, как Дамьен.
Боль может даже правдивого человека сделать лгуном.
Публилиус Сайрус
Глава 5
Сделав глубокий вдох, Виктория поплотнее стиснула зубы, чтобы не застонать. Слишком поздно она поняла, что не сможет весь день провести в седле. А еще собиралась всю дорогу до Лондона ехать верхом. Господи, как больно!
'Безмозглая дура, - корила она себя, с трудом сдерживая слезы, поделом тебе, впредь будет наука. Никогда не забывай о своем увечье. Иначе оно именно таким образом будет напоминать о себе. Даже не пытайся вести себя как все нормальные люди! Ты изуродована и знай свое место!'
Виктория даже зажмурилась, тщетно пытаясь овладеть собой, как-то справиться с болью.
Почувствовав, что всадник отпустил поводья, кобыла зафыркала и пошла в сторону.
- Виктория, будьте внимательнее!
Решив, что эта пытка теперь уже никогда не кончится и остается только смириться, она со слабым стоном вернулась к действительности и сразу же подчинила себе лошадь.
Обладай она хотя бы каплей благоразумия, она вернулась бы в экипаж после короткой остановки на обед. Но ведь тогда еще не было такой адской, нестерпимой боли! Увы, до вечера еще очень далеко. Виктория не смотрела по сторонам, ничего не замечала вокруг. А день был изумительный - ясный, тихий, теплый. Низко стоявшее над горизонтом бледное лучистое солнце заливало все вокруг мягким светом, придавая особое очарование этому часу. По обе стороны дороги вольно раскинулись поля, покрытые густой сочной зеленью. Воздух был свеж и благоухал ароматами трав и полевых цветов. Однако боль в ноге к этому времени стала вообще невыносимой, хотелось кричать и громко плакать, и Виктория наконец поняла, что выбора у нее нет.
- Рафаэль! - слабым голосом позвала она. - Я бы хотела продолжить путь в экипаже.
- А что случилось? Вы устали сидеть в седле?
- Да. - Девушка моментально ухватилась за протянутую ей соломинку. - Я давно не ездила верхом и не ожидала, что это тяжело.
Рафаэль не сводил с нее пристального взгляда. Он отметил, что Виктория очень бледна, в глазах появился странный нездоровый блеск. Это не простая усталость. С ней что-то не в порядке.
- Что ж, воля ваша. - Рафаэль медленно поехал навстречу приближавшейся карете. Пользуясь случаем, что на нее никто не смотрит, Виктория со стоном сползла с лошади и, стараясь не хромать, тоже двинулась к своему экипажу.
'Осталось совсем немного, - уговаривала она себя, - всего несколько шагов. Только бы не опозориться! Господи, смилуйся, не дай мне упасть у него на глазах!
Ведь тогда все раскроется, он узнает о моем уродстве и будет испытывать ко мне жалость, смешанную с отвращением. Я не переживу этого!'
Виктория подошла к открытой двери кареты и оглянулась. Слава Богу, Рафаэль был занят: он привязывал ее кобылу к задку кареты и не обращал на девушку никакого внимания. Именно в этот момент больная нога все-таки подвернулась, и девушка, без сомнения, упала бы, но стоявший рядом кучер Том подхватил ее в охапку и без лишних церемоний запихнул в ожидавший экипаж.
Откинувшись на сиденье, Виктория вытянула ногу, уложила ее поудобнее и немедленно начала массировать больное бедро.
Подошедший Рафаэль поинтересовался, все ли с ней в порядке и не нужно ли чего-нибудь еще. Виктория скорее согласилась бы умереть на плахе, чем признаться кому-нибудь в истинных причинах своего поведения. Поэтому, через силу улыбнувшись, она заверила его, что в жизни не чувствовала себя лучше, просто немного устала от столь длительной верховой езды.
Подумать только, еще целых три дня в этом чертовом гробу на колесах. Но по крайней мере она теперь будет умнее и не сядет верхом на лошадь. Ну разве что только утром на пару часиков.
Если Рафаэль и недоумевал, почему Виктория садится в седло только по утрам и на такое непродолжительное время, то с ней он не делился своими сомнениями. В конце концов, решил он, любой даме позволительно иметь свои причуды и капризы.
Всякий раз наблюдая из окна, как Рафаэль легкой и пружинистой походкой идет к своему роскошному жеребцу и взлетает в седло, Виктория испытывала жгучую зависть. Как хорошо быть сильным и ловким, а главное - здоровым! Ведь тогда нет необходимости постоянно бояться, что окружающие заметят твою
