некрасивая и добрая.
- Входи, - сказала она. - Чего стоишь?
Тут же выкатился из-за украшенной колесами ширмы маленький, тоже круглолицый человек - с редкими черными волосами и глазами-щелками.
- Заходи, пожалуйста! - Он говорил тонко и, кажется, обрадованно. Садись, сейчас кушать будешь!
- Да я по делу... - начал Корнелий.
Человек ухватил его за локти, и, подчиняясь мягкому напору, Корнелий оказался за столом.
Девушка ловко поставила на доски стола глиняную миску с пухлыми, как мячи, оладьями (на них еще лопались пузырьки масла). Улыбнулась толстыми губами. Корнелий ощутил, как голодная судорога прошла у него от желудка к горлу. Сказал с усилием:
- Да мне и платить нечем.
- Зачем платить! - Хозяин таверны взмахнул ручками. - Платят, когда много еды, когда вино пьют, а если немножко, чтобы не был голодный, платить не надо! Анда, принеси молока!
Толстогубая, добрая (а глаза непростые) Анда стукнула о стол глазированным кувшином. И Корнелий вдруг понял, что смотрит на нее... с интересом. На ее круглые икры и локти, на плавные переливы тела под шелковистой тканью... Что это? Он возвращается к жизни? За все время тюремного бытия он ни разу не подумал о женщинах, был равнодушен к еде, не вспоминал веселые пирушки и утехи в компании приятелей (чаще всего у Рибалтера). И вот - этот зверский голод при виде шкварчащих оладий, эта Анда...
А ребята?
Он злым коротким глотком загнал голод в глубину и будто случайно положил на стол раскрытую ладонь со значком.
- Хозяин...
Тот глянул, глазки округлились.
- Ва, ты от Петра... - Он заговорил вполголоса, но отчетливо: - Я тебя слушаю. Что надо делать?
- В туннеле под насыпью тринадцать ребятишек. Безынды. Надо увести... туда.
- Ва... - Хозяин оглянулся на Анду. Почесал согнутым пальцем темя. В глазах появилась честная озабоченность. - И тебя?
- Естественно, - буркнул Корнелий излишне сердито. Потому что ощутил непонятную пристыженность.
- Ва... так много. Такого еще не было. Один-два было. Надо думать. Надо спросить Алексеича.
- Витька сделает, - подала голос от очага Анда. - Своей дорогой, поездом. Чего там...
- Ай, Витка! Где он, Витка? Когда еще хотел прийти! Дурная голова его носит, Алексеич нервничает!
В непонятных и недовольных восклицаниях хозяина Корнелий уловил, однако, скрытое облегчение.
- Будем думать. Ты сперва кушай. Ай нет, сперва дети. Веди сюда.
- А... ничего? Здесь безопасно?
- Ва! Зачем боишься, это не твое дело! Не обижайся, пожалуйста, веди. На улице надо осторожно, а здесь бояться не надо, уланы к нам не ходят.
Ребята ждали Корнелия молчаливо и доверчиво. Неслышно, цепочкой они пересекли улицу и скользнули в таверну.
- Ва, какие маленькие, какие поцарапанные. Садитесь, не бойтесь, будем кушать...
- Да подожди, отец, со своим 'кушать', - прикрикнула Анда, - ребятишкам умыться надо, передохнуть... Я их в круглую комнату возьму, там вода, полотенца...
- Ай, правильно... Какая дочка! - Хозяин глянул на Корнелия. И тот затеплел щеками, как мальчишка, ибо пойман был за явным разглядыванием Анды. Теперь садись, можно. Анда все сделает. Кушай, потом пойдем к Алексеичу... Меня зовут Кир. А тебя?
Корнелий сказал и воткнул зубы во вздутое тесто.
Загадочный Алексеич оказался очень костлявым и пожилым человеком с гладкими седыми волосами. Он встал навстречу, слегка церемонно протянул руку:
- Мохов Михаил Алексеевич...
Узкая ладонь была твердой. Но за крепким рукопожатием и подчеркнутой вежливостью Корнелию почудилась какая-то отрешенность. Корнелий тоже назвал себя полностью и, не зная, что еще сказать, спросил:
- Вы, наверно, из Восточной Федерации? Такое имя...
- Нет, я из-за грани, - с будничной ноткой ответил Мохов. - Из тех мест, куда, судя по всему, собираетесь вы... Кир мне рассказал. Может быть, вы изложите мне ваши обстоятельства подробнее? Сядем.
Мохов обитал в узкой и низкой комнате с примитивной мебелью и самодельными книжными полками. Но торцовую стену занимали панель и экраны супермашины 'Нейрин', разрешенной для пользования лишь в учреждениях правительственного ранга. Сам по себе факт - вызывающий изумление и уважение. Уважение вызывала и ненавязчивая, скучноватая решительность Мохова. Они присели рядом на узкую кровать, и Корнелий ровно, невольно поддаваясь тону Мохова, рассказал, что случилось с ним и с ребятами. У него было ощущение пациента, который попал к суховатому, но умному врачу и должен, отодвинув неловкость, рассказать все, чтобы получить надежду на излечение.
Мохов, однако, не выдержал роль бесстрастного медика. Неожиданно присвистнул и покачал головой:
- Ну, Петр... Заварил похлебку...
- Значит, все это очень трудно? - сумрачно спросил Корнелий.
- Технически, пожалуй, не очень. Но у Петра будет куча сложностей и объяснений с Настоятельским Кругом... Впрочем, выхода действительно не было, он это докажет. А вот я ничего доказать не смогу, когда на той стороне ученая братия снова начнет костерить почем зря Михаила Алексеича Мохова.
- Извините. Если бы я знал, что...
- И что бы вы сделали? - с великолепным ехидством поинтересовался Мохов. И вдруг улыбнулся с обезоруживающей детскостью: - А, да чего там!.. Это же исключительно мои проблемы! Можно сказать, этические. Сам шумно декларировал невмешательство сторон, а теперь... Ладно, за себя и за ребят не волнуйтесь, сделаем.
Это 'за себя', поставленное перед 'ребятами', уязвило Корнелия.
- И все-таки я волнуюсь. За ребят. Как они там, куда...
- 'Ва', как говорит любезнейший наш Кир. Вы окажетесь в зоне обсерватории 'Сфера'. Там обратитесь к сотруднику Михаилу Скицыну, крайне оригинальная личность, мой заклятый противник. Он всегда преисполнен энтузиазма и все заботы возьмет на себя. Ребят, скорее всего, разберут по семьям. Уж чего-чего, а гуманизма там у нас не занимать. Порой излишек его оборачивается неожиданной стороной, но это, к счастью, лишь против старых дурней вроде меня.
Корнелий смотрел с нерешительным вопросом.
- Дабы не оставлять вас в недоумении, изложу суть. - Мохов опять по-новому, нервно, усмехнулся. - Я был сотрудником обсерваторской спецгруппы 'Кристалл-2', крепко разругался с руководством и, сильно опередив других в эксперименте - честно это говорю, - ушел через грань, сюда. Были и другие причины. Длинная история. А для меня вдвойне сложная, ибо я был резким противником практических контактов разных пространств. Как говорится, сторонником 'невмешательства во внутренние дела', во имя осторожности. Чтобы не вызвать непредсказуемых последствий... А пришлось не только вмешиваться, но даже связаться со здешним подпольем... Поскольку нынешние служители храма Девяти Щитов есть не что иное, как часть системы сопротивления государству. Борьбы с нынешней машинной властью. Пришлось выбирать - или работать на эту власть, или быть с ее отрицателями...
- Я обыватель... - скованно сказал Корнелий. - Никогда не думал, что в стране есть организованное сопротивление.
- К сожалению, не очень организованное, разношерстное... И... - Он словно спохватился. - Я к нему имею лишь косвенное отношение. Поскольку все, кто занят теорией Кристалла, увы, не могут остаться вне кипения человеческих страстей и споров... Впрочем, ну их к черту... - Мохов неожиданно сник.
Корнелий деликатно сказал:
- Последнее время я то и дело слышу об этой теории. О кристаллическом строении Вселенной. Значит, это очень серьезно?
Мохов словно обрадовался вопросу.
- Это одна из древнейших теорий. До последних лет она считалась невероятным бредом вроде алхимии или астрологии. Факты взаимопроникновения пространств замалчивались или отрицались. Впрочем, как и сейчас. Но отрицать их полностью уже невозможно. Вот и были созданы научные группы из сторонников этой теории. Впрочем, вам это неинтересно. К тому же я чувствую, что вы тревожитесь за детей. Не бойтесь, Анда о них позаботится, она золотой человек.
То, что Мохов увидел его беспокойство, было почему-то приятно Корнелию. А еще приятнее, что он сказал про Анду 'золотой человек'.
'Ой, Корнелий, Корнелий...'
Впрочем, большого беспокойства за ребят он не чувствовал. Ощущение безопасности и доверчивости пришло к нему в таверне 'Проколотое колесо' сразу. Даже вопрос, когда и как случится переход, не очень волновал. И Корнелий сказал искренне:
- Почему же! Теория Кристалла меня очень интересует. Я слышал о ней еще в детстве. - Он едва не произнес, что в те годы был дружен с Петром, но опять шевельнулась виноватость. И он только добавил: - Тогда мне даже казалось, будто я в ней что-то понимаю.
Мохов кивнул:
- Начала теории довольно просты. В них разбирается даже мой сын, он пятый класс окончил. Вот смотрите...
Мохов шагнул к панели. В черной глубине большого экрана повис зеленоватый, реальный - хоть пощупай - кристалл. Он был похож на полупрозрачный, заостренный с обеих сторон карандаш.
- Представим, что у Вселенной именно такое строение...
Корнелий кивнул:
- Я представил... Но тогда вопрос: почему мы не видим этой стройности в натуре? Галактики - это лохматые спиральные образования...
- Ну, голубчик мой! Вы рассуждаете как мой давний оппонент доктор д'Эспозито. Он хотя и доктор, но полный... простите. Нельзя же представлять модели так буквально. На самом деле данные здесь плоскости Кристалла - это многомерные пространства...
- Да, я понимаю.
- Материальные субстанции возникают именно внутри этих пространств. Это во-первых... А кроме того, даже наука кристаллография утверждает, что в местах нарушения кристаллических структур
