описывая то, что там происходило, абсолютно расходятся. И это неудивительно, ибо надо было быть посвященным, чтобы увидеть все в истинном свете. 'Салон' Распутина, как и все в его жизни, хранил тайну...
5 августа 1917 года в Чрезвычайной комиссии допросили знаменитого исследователя сект Александра Степановича Пругавина. 66-летний ученый показал: 'Всю жизнь изучая религиозные, в особенности мистические движения в русском народе, я естественно... интересовался и личностью Распутина'.
Зимой 1914 года к Пругавину пришла красивая молодая женщина. Отрекомендовавшись начинающей писательницей, печатающейся под псевдонимом 'Жуковская', сказала, что зовут ее Верой, что она 'интересуется религиозными и мистическими движениями' и хочет проникнуть к Распутину. В своих воспоминаниях Жуковская рассказывает, как Пругавин 'с огорчением посмотрел... и стал просить отказаться от намерения познакомиться с Распутиным, так как последствия этого знакомства могут стать для меня губительными... Я повторила, что решила это твердо, и даже попросила его узнать мне адрес и телефон Распутина'.
Жуковская - дитя времени 'накануне Апокалипсиса', как и князь Юсупов, как и многие тогдашние молодые люди. 'В Париже, в своих исканиях религиозных откровений она доходила до сатанизма и участия в черных мессах', - показал Пругавин. И сама Жуковская писала, что 'посещала тайные собрания хлыстов'.
Мужик волновал ее. Жутковатая слава Распутина давно не давала ей покоя...
'Я сделал все, чтобы предостеречь вас, теперь я умываю руки', - сказал ей тогда Пругавин и на другой день сообщил адрес и телефон Распутина.
'Распутин жил на Английском проспекте, 3, телефон был 64646, - вспоминала Жуковская. - Я... не стала мешкать и тут же позвонила... Я случайно попала в редкую минуту, когда телефон Распутина был свободен... Я услыхала сиповатый говорок: 'Ну, кто там? Ну, слушаю... ' Спрашиваю чуть дрогнувшим голосом: 'Отец Григорий? Говорит молодая дама. Я очень много о вас слышала. Я нездешняя, и мне очень хочется вас увидать... '
Менее чем через час она уже входила в подъезд 'огромного серого дома... В вестибюле... стояли рядом чучела волка и медведя... на фоне декадентского окна, на котором засыхал куст розового вереска... Лифт остановился на самом верху... На звонок мне отворила невысокая полная женщина в белом платочке (Лаптинская. - Э. Р. ). Ее широко расставленные серые глаза глянули неприветливо: 'Вам назначено? Ну, входите... ' Дверь из передней приоткрылась и, шмыгая туфлями, поспешно, как-то боком выскочил Распутин... Коренастый, с необычайно широкими плечами, он был одет в. лиловую шелковую рубашку с малиновым поясом, английские полосатые брюки и клетчатые туфли с отворотами... Темная морщинистая кожа... Волосы, небрежно разделяющиеся на пробор посередине, и довольно длинная... борода были почти одного темно-русого цвета... Подойдя совсем вплотную, он взял мою руку и наклонился ко мне. Я увидала широкий, попорченный оспой нос... а потом мне в глаза заглянули его небольшие, светлые, глубоко скрытые в морщинах. На правом был небольшой желтый узелок....
Из них струилась какая-то неприятная, дикая власть. Взгляд был пристальный, мигали его глаза очень редко, и этот неподвижный магнетический взгляд смущал... 'Проведи в мою особую', - вполголоса сказал Распутин, указав на меня....
Через переднюю, мимо закрытой двери, сквозь которую слышались сдержанные голоса (там находилась самая большая комната, где и собирался 'салон' его почитательниц. - Э. Р. ), меня ввели в узкую комнату с одним окном. Оставшись одна, я огляделась: у стены около двери стояла кровать, застланная поверх высоко взбитых подушек пестрым шелковым лоскутным одеялом, рядом стоял умывальник... Около умывальника перед окном - письменный стол... На самой середине стола.., большие карманные золотые часы с государственным гербом на крышке... В углу не было иконы, но на окне большая фотография алтаря Исаакиевского собора, и на ней связка разноцветных лент. По аналогии я вспомнила хатку 'Божьих людей' (хлыстов) на окраине Киева: там тоже в углу не было иконы, а Нерукотворный Спас стоял на окне, и на нем тоже висели ленты... Придвинув кресло, он сел напротив, поставив мои ноги себе меж колен... '
С зажатых его коленями женских ног начинается (мы узнаем об этом от многих свидетельниц) соблазнение, сопровождаемое обычно монологом о духовном обосновании греха.
'Ты не верь попам, они глупы, всей тайны не знают... Грех на то и дан, чтоб раскаяться, а покаяние - душе радость, а телу сила, понимаешь?.. Ах ты моя душка ('Душка' - запомним это обращение! - Э. Р. ), пчелка ты медова... Грех понимать надо... А без греха жизни нет, потому покаяния нет, а покаяния нет - радости нет... Хошь, я тебе грех покажу? Поговей вот на первой неделе, что придет, и приходи ко мне после причастия, когда рай-то у тебя в душе будет. Вот я грех-то тебе и покажу... ' Кто-то страшный, беспощадный глядел на меня из глубины этих почти совсем скрывшихся зрачков... А потом вдруг глаза раскрылись, морщины расправились и, взглянув на меня ласковым взглядом... он тихо спросил: 'Ты что так на меня глядишь, пчелка?' - и наклонившись, поцеловал холодным монашеским ликованьем'.
С тем Жуковская и ушла, видимо, несколько разочарованная
ласковым, но бесстрастным напутствием: 'Только, смотри, скорее приходи... '
И тогда, и потом, как утверждала Жуковская, 'ничего не было'. Поверим ей.
'САЛОН' СОБИРАЕТСЯ
Распутин ввел ее в свой 'салон', о котором она оставила подробные записи.
'Всех дам было около десяти. На самом отдаленном конце стола... молодой человек в жакете, нахмуренный и, видимо, чем-то озабоченный. Рядом с ним, откинувшись на спинку кресла, сидела очень молоденькая беременная дама в распускной кофточке. Ее большие голубые глаза нежно смотрели на Распутина. Это были муж и жена Пистолькорс, как я узнала потом, встречаясь с ними. Но в следующие годы знакомства я самого Пистолькорса никогда больше не видала у Распутина, только Сану. Рядом с Саной сидела Любовь Васильевна Головина, ее бледное увядшее лицо очень мне понравилось. Она вела себя как хозяйка: всех угощала и поддерживала общий разговор'.
Увидела она и Вырубову. 'Я посмотрела на нее с любопытством: высокая полная блондинка, одетая как-то слишком просто и даже безвкусно, лицо некрасивое, с ярко-малиновым чувственным ртом, неестественно блестевшими большими голубыми глазами. Лицо ее постоянно менялось - оно было какое-то ускользающее, двойственное, обманное, тайное сладострастие и какое-то ненасытное беспокойство сменялось в нем почти аскетической суровостью. Такого лица, как ее, больше в жизни не видала и должна сказать, что оно производило неизгладимое впечатление.
Сидевшая рядом с нею Муня Головина... поглядывала на меня своими кроткими, мигающими, бледно- голубыми глазами... Остальные дамы были незначительны и все как-то на одно лицо'.
И еще одни дама описала распутинских поклонниц. Как и Жуковской, и многим другим, ей довелось пройти обряд соблазнения. Она выслушала и записала тот же гипнотический шепот: 'Греха в этом нет... Это люди придумали... Посмотри на зверей - разве они знают грех?.. В простоте - мудрость... не суши свое сердце... '
Довелось ей услышать и странные разговоры поклонниц Распутина. 'Чистейшая' Муня скажет ей загадочное: 'Он все святым делает'. И от имени всех попросит 'не мучить его... и уступить... ибо с ним греха нет'.
'Франтик' - так называл Распутин эту молодую женщину, жену богатого московского купца Веру Джанумову. Ее имя не раз упоминается в сводках полицейских агентов. Она выпустит в эмиграции свои воспоминания, где также опишет 'салон' мужика.
Распутин сидит за столом, окруженный почитательницами. 'Все перемешалось за этим столом - меха, шелк и темное сукно, и чистейшей воды бриллианты, и тонкие эгретки в волосах, белые косынки сестер милосердия и платочек старушки, - рассказывает Джанумова. - Звонок. Приносят корзину роз и дюжину вышитых шелковых рубашек разных цветов... принесли армяк на парчовой подкладке изумительной работы'. Все забирает и уносит в комнаты аккуратная Лаптинская.
На столе - сладости для гостей, сам Распутин, как показывают многочисленные свидетели,. сладкого не ест. Об этом напишет и его дочь Матрена в своей книге.
И мы это запомним (и крепко запомним) - сладкого он не ел.
До 1913 года он не пил вина и осуждал пьющих.
Из показаний Лохтиной: 'Отец Григорий раньше совсем не пил'. И Сазонов подтверждает: 'В этот период... он ничего не пил'. Если на столе и появлялось спиртное, то совсем немного, и это были сладкие вина, те, к которым он привык в монастырях во время странствий.
А дамы все прибывают... Муня бегает на звонки в переднюю открывать дверь дочь фрейлины двух императриц и родственница великого
